Йордан Радичков - Избранное

— Давай! — скомандовал Э. С.

Сонный лагерь зашевелился, «запорожец» покатился по траве и застрекотал, как цикада, из него вывалился механик с разлохматившимися во сне усами. Он тут же подскочил к Э. С., придерживая под мышкой свиток с красочным посланием запорожцев султану.

— Я малость переделал текст, — сказал он, — приспособил, чтобы можно было прочесть его вслух — и в самой обители, но вопрос «А можешь ты сесть голым задом на ежа» оставил, как есть.

— Текст всегда можно переделать, — сказал Э. С. и велел механику встать у первой метательной машины.

Французские старушки засучили свои длинные руанские рукава и тоже встали у метательных машин, готовые метать соблазны. Деревянные сооружения заскулили, заскрипели блоки, затрещало сухое дерево, чудища просыпались, разминали косточки, стряхивая с себя сон. Э. С. подал сигнал, и в воздуха со свистом полетели соблазны, метательные машины принялись засылать в обитель соблазны и искушения. Для вящего успеха осаждающие стали добавлять к соблазнам и немножко турецкого гашиша, так что вскоре все заволокло удушающей пеленой гашиша и соблазнов. Дьявол, великий спец по дыму и чаду, носился в пространстве и дымил гашишем, выпуская дым не только изо рта, но и из ушей.

Когда у французских старушек кончились боеприпасы, они зарядили машины своими турецкими фесками азизие, и фески вверх ногами полетели прямо в обитель. Механик попросил, чтобы его вместе с красочным посланием запорожцев тоже забросили в обитель, Э. С. согласился, и через две-три секунды тот уже летел над обителью, а за ним развевался свиток, растягиваясь самое малое метров на двадцать. Механик кружил над затянутой дымом обителью, как вертолет, за ним извивалось и хлопало на ветру красочное послание, где с одной стороны был густо нанесен текст, а с другой — крупными буквами автомобилистов извещали о преимуществах передвижной техпомощи. Реклама требовала своего. Старушки попросили Э. С. заслать их тоже в обитель в качестве соблазна, он улыбнулся, включил метательные машины, обе кикиморы полетели, и французское белье затрепыхало на ветру. Визг и вопли разносились по обители, дьявол подбежал, стал ловить в траве кузнечиков, мгновенно превращал их в маленьких зеленых купидончиков и с помощью метательных машин забрасывал в райскую обитель.

Но вот утренняя роса высохла.

На крепостной стене замахали белыми полотнищами, врата заскрипели, распахнулись, оттуда вышли парламентеры. Парламентеры испугались змеиной выползины, оставленной ежом, высоко подпрыгнули, чтобы перескочить через нее, и направились к человеку, сидящему в плетеном ивовом кресле. Впереди семенили угодники, спешившие угодить победителю, согласиться на все его условия. За ними выступали другие депутации — они вели с собой оскопленного кабана и шли сообщить Э. С., что крепость капитулирует.

Они заранее подыскали в обители литературу и сейчас несли Э. С. на серебряном подносе «Мемуары Евы», охватывающие период до изгнания из рая. Э. С. просмотрел сочинение, оно показалось ему непонятным. Он воссел на кабана и с ежом под мышкой въехал в крепость. Благочестивые ее обитатели воздвигли в его честь триумфальную арку из мраморных обломков акрополей. Остановившись, Э. С. обозрел крепостные стены и заметил забравшуюся на стену женщину. Она была не в фокусе, тело и лицо расплывались, но зато ярко, рельефно выступала роза, которую она держала в руке. Женщина размахнулась и бросила розу к ногам Э. С. Верхом на оскопленном кабане он в эту минуту очень напоминал Петра Великого. Э. С. нагнулся, подобрал цветок и оглянулся назад, на дьявола. Тот держал кабана за хвост и восхищенно смотрел Э. С. в глаза.

— Природа каждой женщине дарит цветок, — сообщил Э. С. дьяволу. — Но не каждая умеет этот цветок носить. Я за свою жизнь знал многих женщин, у каждой было по розе, но только одна эта женщина умела носить свою розу.

Произнеся это, Э. С. поехал дальше, остановился перед аркой, сложенной из обломков акрополей, и сказал:

— Через этот Акрополь мы прошли, чтобы появиться на свет, и через этот же Акрополь господи, возвращаемся…

Сказав это, Э. С. ухнул обратно на землю и вернулся в свою оболочку, оставленную в плетеном кресле посреди цветущего сада и так заботливо укутанную женой в теплую шерстяную фуфайку. Шел снег, Э. С. стряхнул снеговой колпак со своей оболочки, влез в нее, как рыцарь влезает в свои проржавевшие доспехи, и, рассеянно поглядывая на корректуру, отпил глоток дымящегося кофе.