Она сидела за столиком в небольшом открытом кафе вполоборота ко мне. От прежней угловатости не осталось и следа. Тяжелобедрая, курчавая, пышногрудая женщина. Заметив, что на нее смотрят, она скосила глаза на меня. Смородинка!
Конечно, она узнала меня. Конечно, мы бросились друг другу на шею. И даже в этот миг я почувствовала пряный волнующий запах. Запах ее кожи.
— Ты как здесь? Откуда? — сыпала вопросами я. — Замужем? Работаешь?
— Я? — усмехнулась она. — Пожалуй, работаю. Эй, еще два кофе и орешки, — крикнула она официанту. — Я угощаю! Сигареты не предлагаю, ты вряд ли куришь. — Я отрицательно покачала головой. — Ну, вот, видишь, значит, угадала.
— В первом браке я вдова, — начала она, затянувшись сигаретой. — Его убили. Какие-то разборки деловые. Ничего не оставил, кроме долгов и сына. Как-то выкрутилась, продала квартиру, машину, подарки его. Потом подруга устроила в косметический салон маникюрщицей. Поработала немного, ну, тяжело было, конечно. Мама уже умерла, помощи никакой.
— А родня мужа? — спросила я.
— Да, ну! — махнула она рукой. — Они с самого начала меня недолюбливали. И ребенка тоже. Ни копейки не дали. Потом появилась у меня клиентка-хорватка. Замужем она была за нашим, местным. В общем, мы подружились. А потом к ней как-то приехал погостить ее брат, Йован. Ну, увидел меня, влюбился, увез с сыном сюда. Вот так и оказалась здесь. Мы прожили с ним шесть лет, родили двух сыновей.
— А потом?
— Суп с котом! — Смородинка хрипло рассмеялась. — Попал в аварию на дороге между Копаоником и Дубровником. — Да-да, на той самой, по какой вы ехали. Я эти ваши туристические маршруты как свои пять пальцев знаю.
Я вспомнила жутко утомительный 11-часовой переезд с горного курорта к морскому и ахнула.
— Он один был за рулем?
— Да, надо было продукты в кафе доставить в срок. Он подрабатывал там. Семью же надо было как-то кормить. Я там была официанткой, а он продукты привозил. Заснул за рулем. Врезался в дерево. И машина, и продукты, и сам в лепешку. Ну, я плакала первое время, волком выла, а потом, вой не вой, а жить надо, детей растить. Ну, официанткой работать продолжала, уборщицей тоже, за любую работу бралась. Сейчас уже сын старший подрос, помогает. Когда туристический сезон, легче. Он спасателем на пляже работает. Зимой сложнее, но ничего. Выжила. Ну, всяко бывало…
— Что? — не въехала я.
Смородинка стрельнула на меня глазами.
— Ой, Лилька, какой была, такой и осталась. У тебя кто — сын, дочка?
— Дочка.
— Как она на свет появилась, помнишь? Или этот процесс напрочь выпал из твоей памяти? Я не про роды, а про раньше.
— Что ты хочешь сказать?
— Ой, да не обижайся ради Бога. Я пошутила. Просто у тебя лицо, как у гимназистки, только бантика в косе не хватает. Я ведь женщина, я не могу без этого. Слава Богу, вниманием не обделена.
Я вспомнила мальчишеские ватаги, провожающие Смородинку до дома, ее потертый коричневый портфель, служивший драгоценным трофеем, ее влажный взгляд. Она сидела сейчас напротив меня, потяжелевшая, крутобедрая, кудрявая и взгляд ее источал желание. Им было пропитано пространство маленького кафе, так что щупленький официант-хорват не сводил с нее горящих глаз. Казалось, волны Адриатики и те бьются в берег как-то призывно. Смородинка вздохнула, подавляя приятный зевок.
— Вот так-то, Лилька. А муж у тебя как, ничего? Ну, ты, понимаешь?! — Я еще не успела возмутиться, как она добродушно рассмеялась, прикрывая попорченные зубы:
— Не бойся, не уведу. Я у своих не ворую. Ну, ладно, иди, а то твой благоверный сейчас тревогу по всему отелю поднимет. Женушки под боком-то нет! Давай, давай, ну и я пойду. — Она поднялась, оглаживая юбку. Почти одновременно с нею поднялся какой-то мрачный бычелобый тип в дальнем углу кафе. Щупленький официант потушил глаза и принялся сметать крошки с соседнего столика.
— Смородинка, ну как же так? — пролепетала я. — А, если не дай Бог, заболеешь, или забеременеешь от кого? Ах, да, предохраниться же можно, — вспомнила я.
— Не-а! — задорно протянула она. — Не будет ничего. На торной тропе трава не растет. Да и не люблю я резинки эти.
— Смородинка! — протянула я, пораженная, но та уже вышла из-за стола и направилась к выходу. Потом вдруг резко вернулась и спросила:
— А помнишь:
А бедра ее метались
Как пойманные форели
То лунным холодом стыли,
То белым огнем горели.
— Помню, конечно. Лорка.
— Помнишь! — удовлетворенно протянула она. — Вот за что я тебя любила, Лилька, ты много знала непохожего, не того что надо, а то к чему душа лежит. А меня не жалей. Мне моя жизнь нравится. Я вольная. Пока живу — радуюсь. Ну, пока. Завтра увидимся. Она чмокнула меня в щеку, обдав сложным запахом кофе, ванильных сигарет, и еще чего пряного и свежего.
Читать дальше