Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

Бертель рассказывает Бумбе о схватках лицом к лицу, словно бы она сама скачет верхом на коне в гущу битвы. Бертель сочиняет приключенческие истории, и Бумба гуляет то по дворцам, то по полям битвы. Он просто беззаветно любит сестру, такую умницу. Ее рассказы могут сравниться только с историями деда. Но очень жаль, что она все больше молчит, как монахиня. Не танцует, не поет, не играет в мяч и не катается верхом на пони или на коне. Новый велосипед, который дед купил ей ко дню рождения, чтобы она тренировала ноги, которые у нее обе «левые», давно перешел во владение Бумбы. Так или иначе, она не решается кататься на нем даже по длинному коридору в доме.

В бассейне Фердинанд и Гейнц дискутируют о Боге. Гейнц отвечает Фердинанду словами Достоевского: «Если нет Бога, то не существуют моральные ценности, и все дозволено» и добавляет цитаты из Иммануила Канта. Фердинанд вспыхивает.

— Докучливый старик, — срываются с его языка проклятия Ницше Канту.

Находясь всецело под влиянием философии Ницше, Фердинанд наполняет комнату его язвительными цитатами о человеческой морали, общественной солидарности, либерализме, социализме и добавляет, что ему опротивела наивная логика предыдущих столетий — восемнадцатого и девятнадцатого. Юноша эрудированный, он презрительно цитирует из трилогии Канта «Критика чистого разума», «Критика практического разума», «Критика суждения». Ему не достаточно отрицания ставших классическими суждений философии Канта, но он отрицает и нравственные теории его предшественников.

Бертель смотрит на него растерянным взглядом: ведь отец и доктор Герман пытаются вдумчиво анализировать философию Ницше, но об абсолютном разуме, господствующем над бытием и этикой, согласно Канту, они беседуют с большим уважением.

Фрида поднимается в бассейн, спускается по винтовой лестнице, и груди ее подпрыгивают, бедра пританцовывают, и тяжкие ее вздохи разносятся в воздухе. Она ходит туда и обратно, ее энергия и внимание направлены на младших детей.

— Ницше?! Ницше ненавидит евреев, — внезапно вмешивается она в беседу.

— Глупости, Фрида! — Фердинанд отмахнулся от нее.

— Я читала статью в «Берлинер Тагеблат», — настаивает она на своем.

— Критик не понимает Ницше. Невежды ошибаются в своих толкованиях его философии, — Фердинанд рыцарски бросается на защиту выдающегося, по его мнению, философа.

— «Берлинер Тагеблат» — не просто газета для массового читателя, — возражает Фрида, ибо для нее главное то, что хозяин дома вдумчиво прочитывает эту ежедневную газету, орган либерального направления в политике, и этого достаточно, чтобы газета стала для нее светочем.

Она прочитывает все рубрики — о политике, экономике, обществе, искусстве и спорте. Бертель отрывает взгляд от книги и без колебания вмешивается в спор между Фердинандом и Фридой, роняя:

— Ты ошибаешься, Фердинанд прав.

Фрида тяжело дышит:

— Лягушка, что ты понимаешь в Ницше?!

Гейнц начинает хохотать, подмигивает своей маленькой Тролии, обнимает верную экономку за плечи, чем заставляет ее таять. Это его путь улестить ее, особенно в будние дни, когда сердце особенно расположено к нему, когда он не торопится на работу, сидит в кухне, медленно тянет кофе с молоком из чашки и просматривает газету, пуская колечки дыма от сигары, словно машины хозяйской фабрики бастуют, или стрелки часов остановили свое движение.

— Гейнц, — она обычно подгоняет его, — твои дед и отец не теряли время на кухне и не залеживались в постели с книгами и газетами, они рано утром торопились на фабрику.

Она убирает со стола посуду, и продолжает поучать:

— Не полагайся на конторских и секретарш. Учись у деда. В оба глаза следи за рабочими.

Гейнц улыбается, и Фрида вздыхает:

— Если бы не я, Гейнц, давно бы вы собирали милостыню на улицах.

Фрида вышла из бассейна, и Бертель представила себе преподавателя религии. Лицо его искривилось, когда она бросила в пространство класса фразу «Ницше убил Бога». Преподаватель озабоченно тер нос, пока она завершала свою фразу: «Это написано в его книге «Так говорил Заратустра».

Бертель внимательно слушает и запоминает все, что говорит Фердинанд.

Фердинанд, актер в душе, произносит свои патетические монологи.

— Сверхчеловек, — провозглашает он. И, вслед за этим, на одном дыхании воспроизводит основные принципы философии Ницше, — В эпоху опустошенных душ, после «смерти Бога» от рук человека придет сверхчеловек или «раса господ» — подарить человечеству новую мораль, спасти его культуру и вообще Европу, шествующую к катастрофе.