Степан Калита - Сполохи детства

У них напротив — память была короткой. Через несколько лет они совсем забыли, что собирались меня убить. Я для них стал просто еще одним пареньком из района. Живет такой по соседству, ну и бог с ним. Никто из Банды и подумать не мог — что я бережно храню воспоминания, и могу быть для них опасен.

Через много лет я и Сани летом вдвоем сидели на берегу Москва-реки. Случайно встретились на местном пляже.

— А что, Сани, — спросил я, улыбаясь, — слабо тебе подплыть к кораблю, вон он плывет, дотронуться до него? С меня пятьсот рублей, если сможешь.

— Ты серьезно? — он явно обрадовался.

Я достал деньги из кармана, продемонстрировал ему.

— Зуб даю, отдам сразу, как обратно приплывешь. Забьемся?

— Забьемся.

Он тут же сиганул в воду и торопливо поплыл к речному кораблику. Не доплыл совсем немного. Уже возле борта развернулся и погреб обратно. Было видно, с каким трудом ему дается возвращение. На берег он буквально выполз, едва дыша.

— Бля-а-а, — выдавил он, — там такое течение, меня чуть под него не затянуло…

— Значит, не будет тебе пятисотки, — я помахал деньгами и сунул их обратно в карман.

— Ну и хер с ней, — буркнул он, — что ж там рядом с кораблем такое течение, а?

«Досадно, — думал я». Я надеялся, что этого идиота затянет под корабельные винты. Но он умудрился выплыть. «Ничего, — сказал я себе, — придется придумать что-то еще».

Зимой у старика Лукошкина сгорела голубятня. Горе это, для него имевшее масштаб вселенской катастрофы, Лукошкин не пережил. Инфаркт настиг его там же, на голубятне. Свидетели рассказывали, старик посерел лицом, прошел несколько шагов, и, рванув воротник рубашки, повалился назад. Скорая до больницы Лукошкина не довезла. Реанимационные действия, предпринятые медиками по дороге, эффекта не возымели. И старика-ветерана отвезли прямиком в морг. Там он лежал до тех пор, пока государство не позаботилось о похоронах — родных у Лукошкина не было. Единственными родственниками, и самыми любимыми существами, для Лукошкина были почтовые голуби. Они же служили источником малого дохода — какой-никакой прибыток к нищенской пенсии. Почтарей он разводил и возил почти каждую субботу продавать на птичий рынок.

Мы с Серегой тоже катались туда по выходным электричке. Продавали найденных в подвалах котят (местные кошки рожали их регулярно, «сибирская» порода была в ходу), рыбок-гупий (в одном местном прудике их можно было наловить), монеты, нарытые возле плотины на Москва-реке. Место там было уникальное, рядом с монастырем, превращенным советской властью в завод по производству удочек. Мы всячески охраняли тайну этого места, опасаясь, что другие копатели тоже начнут ковыряться в земле, промывая ее в ситечке. И тогда не мы, а они станут обладателями несметных сокровищ: старинных монет, крестиков, заколок — и прочей мелочи, которую можно выгодно толкнуть на Птичке. Редко попадалось что-нибудь стоящее, но несколько раз я откапывал серебряные кресты и трижды медные пятаки — крупные, тяжелые. Их хорошо было прикладывать к синякам и шишкам. Даже в жару они холодили кожу, вытягивали боль от ушиба, лечили тело. Очищенные от земли, пятаки зеленели особой медной плесенью. Я натирал их до блеска, шлифовал щеткой с зубным порошком. И вез на рынок. Можно было бы собрать отличную коллекцию. Но денег все время не хватало — даже на еду. А одежду я донашивал за двоюродным братом и дедом… Приходилось как-то крутиться. И потом, когда ехали с рынка с деньгами, покупали рогалики, сосиски, мороженое и молоко. Пили его прямо из пакетов. Сосиски поедали сырыми. Набив пузо, я чувствовал, что жизнь прекрасна. Я вообще был довольно жизнерадостным парнем. Несмотря на некоторые жизненные обстоятельства. Порой мы с Серегой так объедались, сорвав куш, что еле шли.

Во втором классе меня очень беспокоило, что я самый маленький среди соучеников. Меня переросли все. Даже девчонки. Я подозревал — это из-за того, что я мало ем, и старался всеми возможными способами раздобыть пищу. На физкультуре весь класс выстраивали по росту — сначала мальчики, потом девочки. Из середины строя я постепенно переместился в самый его конец. За мной стояла высоченная (как мне казалось) девочка-дылда. То, что я не вырос, многим моим одноклассникам казалось очень забавным. Дети лишены жалости. Впрочем, им также показалось забавным потом то, что за одно лето я вымахал на тридцать сантиметров — и разом всех нагнал. Но это было гораздо позже, в седьмом классе. Пока же я с тоской думал, что, наверное, я — карлик. Поделился этими соображениями с родителями. Мама ответила, что это, конечно же, ерунда.