Степан Калита - Сполохи детства

Когда мне было одиннадцать лет, прямо посреди учебного года, осенью, бабушка взяла меня с собой в Ташкент — на биологическую станцию. Там трудились над выведением новой породы тутового шелкопряда аспиранты, чью работу она курировала — ребята самых разных национальностей. Для меня поездка стала настоящим подарком — ведь можно было две недели не ходить в школу. К тому же, предстоял первый в моей жизни полет на самолете — я предвкушал его настолько, что не мог заснуть в ночь перед полетом, нисколько не опасаясь, что с самолетом что-нибудь случится, и он грохнется на землю, и все мы обязательно погибнем.

Помню, с каким восторгом поднимался по трапу, как радостно усаживался в широкое кресло — сам я был худенький, и кресло казалось огромным. Конечно, мне досталось место возле окна. Через ряд от нас с бабушкой сидел толстенный узбек, ремень никак не хотел застегиваться на его огромном пузе, и бедная стюардесса в красивой форме всячески ему помогала, да так — что он кряхтел. Не успели мы взлететь, как толстяк распечатал пачку сигарет «Ява» и картинно закурил, потом извлек из сумки коньяк, налил в рюмку и, причмокивая, выпил — он тоже, похоже, любил летать. Но бабушка быстро испортила ему все удовольствие.

— Здесь же дети, — строго сказала она, — вы не могли бы курить в хвосте, как все порядочные мужчины?

Узбек сразу сильно расстроился, погрустнел. Ему пришлось отстегивать ремень, мучительно выбираться из кресла и топать в хвост самолета. Там уже висел смог и курила целая толпа «порядочных» мужчин. В те лихие времена мало кого волновало, сколько минут горит воздушное судно. Эта информация стала интересной и доступной гораздо позднее. Куда больше все задавались вопросом — когда будут кормить. Шу-шу-шу про еду перелетало из одного конца салона в другой. И вскоре появилась стюардесса с тележкой — все сразу успокоились — и стали ждать.

После того, как все покурили, выпили и поели, наступило временное затишье. Смотреть в окно оказалось совсем не интересно — сплошные облака и яркое солнце, земли не было видно. Зато когда самолет пошел на посадку, я вновь набрался ярких впечатлений. Все окружающие по очереди стали блевать в бумажные пакеты. Причем, делали это страшно, издавая надсадные звуки «буэ-э-э». До сих пор не могу понять, почему через некоторое время на самолетах совсем перестали изрыгать содержимое желудков. То ли самолеты стали летать аккуратнее, то ли их конструкция стала более щадящей по отношению к людям, а может, люди просто привыкли к полету — адаптировались. В общем, это одна из величайших загадок современности.

Зеленые, изможденные, с пустыми желудками и заложенными ушами все вывалились из самолета и поплелись по жаре к зданию аэропорта.

— Делай вот так, — показала бабушка, зажала нос и надула щеки.

— Зачем? — удивился я.

— Так быстрее уши отложит.

Так, с зажатым носом и раздутыми щеками, я и познакомился с Хамидом, самым веселым бабушкиным аспирантом. По национальности он был наполовину узбек и еще по четвертинке из каких-то малых народностей, про которые говорил: «Их никто не знает, но это лучшие люди в СССР».

— Что это с тобой? — спросил он меня и подмигнул.

— Это чтобы уши не закладывало, — пояснил я.

— Понятно.

Хамид подхватил наш тяжелый чемодан и потащил к машине.

— Как долетели? — задал он бабушке традиционный вопрос всех встречающих авиапутешественников.

— Хорошо. Только голова немного кружится.

— Это ничего, это пройдет, — успокоил Хамид. — А у нас тут чепэ. Настоящий. — И принялся уже без остановки излагать последние новости, связанные с тутовым шелкопрядом, то и дело называя имена и фамилии, которые мне ничего не говорили.

Ташкент запомнился мне зеленым городом с широкими аллеями деревьев и множеством небольших домиков с белеными известью стенами и заборами. Впрочем, центр выглядел очень современно. На многих зданиях был заметен колоритный восточный узор. А через несколько дней мне предстояло прокатиться на ташкентском метро — коротком, но мало чем отличающемся от московского…

Мы миновали несколько виноградников, полей, где рос хлопок, и выехали к зданию биологической станции. Прямо напротив входа росло раскидистое дерево.

— Вон, залезай, попробуй шелковицу, — предложил Хамид.

Я немедленно забрался на дерево и принялся горстями собирать и пихать в рот сладкие ягоды. Конечно же, сразу перепачкался — и рот, и руки и рубашка — все стало лилового цвета.