Степан Калита - Сполохи детства

Впоследствии я ощутил то же чувство подлинной свободы, вдохнул ее запах — через многие-многие годы. Я тогда тяжело (и плотно в плане графика) работал в Нью-Йорке. И вот однажды я ехал на работу на метро. Вдруг меня словно кто-то схватил под локоть и выволок из вонючей подземки наверх, на воздух. Была весна. Тот же некто потащил меня по улице, сначала до винной лавки, где я купил вино из австрийского винограда «грюнер», мне упаковали его в бумажный пакет. А затем дальше — к ботаническому саду, где, устроившись, под цветущими азалиями, я вскрыл бутылку (крышка отвинчивалась) и приложился к ней. Я пил и пил, не в силах остановиться. Вино было терпким, необыкновенно вкусным. Я понял, что не прикасался к алкоголю целых семь месяцев. И затем, вдыхая ароматный, свежий воздух нью-йоркской весны, я осознал, что теряю время в этом чужом городе. Бывают моменты, когда алкоголь не пьянит, а лишь прочищает разум. Уносит все наносное, ненужное, избавляет тебя от лишних желаний, пустых чаяний. И ты вдруг в секунды прозреваешь — понимаешь, что делаешь все не так, и идешь совсем не туда, куда тебе было нужно.

В этот день я не пошел на работу. Я еще долго шатался по барам. И курил марихуану в переулке с каким-то смутным мулатом лет двадцати пяти. Я с трудом изъяснялся на английском. Но он меня понимал. Алкоголь и трава снимают языковой барьер. Я рассказывал ему, что счастлив. Так ощущает себя человек, вдруг сбросивший тяжелые кандалы. А он просвещал меня насчет игорных заведений в Америке. Говорил, что все лучшие казино принадлежат индейцам. А в других играть бесполезно, все равно останешься без денег. И в Вегасе ни за что не выиграешь. А вот в Атлантик-сити. В Атлантик-сити он однажды выиграл тысячу триста баксов. И это далеко не предел… На рассвете я вернулся домой, упал на кровать и заснул. Меня разбудил телефонный звонок.

— Ты где, приятель? — проговорил дружелюбно мой работодатель Джон. — Ты не вышел вчера на работу, потому я и интересуюсь.

— Я ушел, — сказал я.

— Куда ушел? — переспросил он. — И почему?

— Все, — ответил я. — С меня хватит. Энаф. Я увольняюсь.

— Стэп, — сказал он. Так меня называли в Штатах. Им так было удобнее. Да и мне нравилось. — Не знаю, как у вас в России, а у нас в Ю-эсэй так не делается. Ты должен заранее сказать мне, что ты увольняешься, отработать положенное время, и получить расчет. — Он спросил, хорошо ли я понимаю, что он говорит.

— Спасибо за все, Джон, — сказал я. — Но я ушел… Сорри, Джон, — добавил я, подумав, — крэйзи рашшнс. Ай хоуп, ю вилл андерстенд ми.

Он попытался снова убедить меня, что так не делается. Вряд ли Джон полагал, что я слишком ценный работник, чтобы меня отпускать. Скорее всего, воспитанный американец, он считал своим долгом разъяснить чужаку-эмигранту, как следует себя вести у них в Ю-эсэй. Я не стал его слушать. Сказал «бай, Джон» и положил трубку. Затем в спешке собрал вещи и в тот же день улетел в Атлантик-сити. За квартиру было заплачено заранее, оставалась еще неделя. Но я не мог здесь больше оставаться. Я задыхался в этом проклятом городе.

И знаете что, нет ничего лучше, чем в один прекрасный день сбросить кандалы… и сбежать от всех и вся. Попробуйте как-нибудь. Уверен, вам понравится. Хотя слишком большая свобода может вас даже убить.

Прогуливая школу, я поначалу просто шлялся по улицам. Мне нравилось гулять без дела, размышлять о чем-то, разглядывать спешащих по своим делам прохожих… И все же немного беспокоило то обстоятельство, что я поступаю против правил. И за мое самовольное поведение мне что-нибудь да будет. К тому же, в школе каждый день диктовали домашние задания. Их невыполнение грозило плохими оценками, низкой успеваемостью, двойками в четверти, оставлением на второй год, дурной компанией, алкоголем и наркотиками, колонией для малолетних преступников и, в конце концов, тюрьмой для взрослых, которая станет тебе вторым домом — если ты будешь плохо учиться. В общем, к ощущению свободы примешивалось тревожное чувство, что за свободу мне придется поплатиться. И все же ее вкус перевешивал тяжесть незначительной вины прогула. И я снова шел вместо постылой школы в кино, где смотрел новый фильм. И пробирался в кинотеатре из одного зала в другой — малый. Чтобы бесплатно посмотреть еще одно кино…

Бывало я ездил в гости к своему приятелю Пете. Пете сильно повезло… так мне казалось тогда. Петин папа сильно пил, и от пьянства скончался в молодом возрасте. Петю воспитывала одна только сумасшедшая мама. Она была настолько безумна, что решила — школа научит сына дурному. Лучше, чтобы он всегда был при ней. И вообще не учился. Пете это ни к чему. При этом в сыне она души не чаяла, покупала ему множество самых замечательных вещей, и даже приобрела за бешеные деньги видеомагнитофон, продав при этом автомобиль Жигули, оставшийся от усопшего мужа. Петя увлекался кинематографом самозабвенно. Собственно, на любви к кино мы и сошлись. Он постоянно обменивался кассетами, переписывал их самостоятельно, взяв у соседа видеокамеру. И каждый раз, приехав к Пете, я смотрел очередную серию «Пятницы тринадцатого», где маньяк с упоением терзал сексуально озабоченных подростков, или «Кошмара на улице Вязов», где куда более харизматичный Фредди очень остроумно отправлял чуть менее отвязных подростков на тот свет.