Елена Сафронова - Жители ноосферы

— Я не женщина, я…

— Уже знаю — ты журналист. Может, хватит споров для первого знакомства? Знаешь, я хотел тебя пригласить на свой вечер… здесь же, через две недели, пятого октября. То есть не мой… В общем, ты, наверное, не знаешь. Кафе «Перадор» относится к Клубу гуманитарного содружества, а я здесь работаю.

— Вышибалой.

— А что, похож? — пресерьезно удивился Пашка.

— Журналистов здорово вышибаешь.

— Это тебе показалось. На самом деле, сюда приходят корреспонденты нескольких изданий, мы с ними давно знакомы и в хороших отношениях. Пишут про наши вечера — не читала?

— Не имела счастья.

— Да ну, какое там счастье… Пишут далеко не всегда хорошо, но все-таки популяризируют, а это нам важно… Ты, кстати, где работаешь?

— В издательском доме «Периферия». И сотрудничаю в журнале «Любимая столица».

— Фи, какое пошлое название.

— К тому же у этого вашего содружества денег не хватит заплатить за полосу рекламы в «Столице», так что я тебе помочь вряд ли смогу.

— Ну и не надо. Я просто не думал, что в таком официозном издании работают такие красивые корреспонденты.

Комплимент пролил капельку елея на готовую вновь разбушеваться душу, я хмыкнула и промолчала.

— Так я тебе начал рассказывать о проекте. Это мой личный проект, я его замыслил, а руководство клуба одобрило… Называется «Ангаже». В переводе с французского…

— Предоставление работы на жаргоне деятелей искусства.

— Приятно, когда красивые женщины к тому же и образованные. Да, это — предоставление современным авторам сцены, микрофона, можно сказать, презентация. Один вечер — один ангажемент. До сих пор у нас ангажировались только живые поэты, и я решил нарушить традицию. Повод более чем веский. Пятого октября будет вечер памяти одного поэта… Он родился десятого октября и погиб в день своего тридцатилетия. Всеволода Савинского. Может быть, величайшего поэта современности. Он должен был стать величайшим… но не сбылось… Ты бы его, наверное, назвала журналистом. Он действительно работал в газете и погиб, и уголовное дело по факту его убийства до сих пор не закрыто… Все некрологи, посвященные Севе, называют его корреспондентом «Вечернего Волжанска», и никто не написал, что это был за поэт. Хочу исправить эту ошибку. Придешь?

Неизвестно зачем, я сказала: «Приду», — хотя и усомнилась про себя — за две недели либо хан помрет, либо ишак сдохнет.

Все это говорилось уже у моего подъезда.

Но никто, слава богу, не помер и не сдох, дома было все спокойно — мама здорова, Ленка не хулиганит, в ясли меня не требуют прилететь с другого конца света, чтобы доложить, как надо вести себя приемной матери с ребенком из группы риска… Можно расслабиться. И поэтому я пятого октября с удивлением отметила, что посматриваю на часы и спешу обработать последний интернет-материал до шести, ибо до «Перадора», томящегося в паутине маросейкинских переулков, легче всего добраться на трамвае, а в эту пору на бульварах образуются часовые транспортные тромбы. Хуже того — я с душевным трепетом поняла, что хочу попасть на вечер памяти неведомого мне поэта и послушать, что там придумал ненавистник журналистики. Конечно, это лишь оттого, утешала я себя, что мне одной в чужом городе очень скучно, некуда девать безразмерные вечерние часы, а люди в «Перадоре», кажется, забавные…

Трамвай доставил меня в кафе-клуб за пять минут до назначенного часа, но, судя по суматохе в зале для выступлений, действо откладывалось минут на …дцать. Я без спешки взяла пива и пристроилась за «свой» столик, где сидела в прошлый раз, — в дальнем самом темном углу. Два бокала пива опустели, пока дело дошло до обещанного мероприятия. На пустом, крещеном двумя прожекторами месте закончили наконец возводить икебану из микрофона, пюпитра с нотами и библиотечной «раскладушки» с портретом. Всеволод Савинский был на фото крепок телом, угрюм лицом, хоть и силился улыбнуться, и на мир не смотрел — надзирал за ним. Лицо его выражало имманентное страдание. Пашка вышел к микрофону и сказал:

— Не знаю, как начать: «Сева, с днем рождения!» или «Сева, ты навсегда с нами!»…

Я не узнавала в ведущем своего недавнего знакомца, разбитного, бойкого на язык, благосклонного к женским чарам. Но это были еще цветочки… По-настоящему страшно стало к середине вечера памяти.

До сей поры Господь меня миловал — не приходилось хоронить товарищей по цеху, ни ушедших из жизни обычным путем, ни вырванных из нее с корнем, с кровью. Даже березанский Сент-Экзюпери, бывший десантник, специалист по чеченским событиям, из всех своих командировок на Кавказ возвращался невредим и много чего, в том числе и секретного, рассказывал про эту войну и прорывавшимся бахвальством заставлял верить, что и впредь будет жив и здрав выходить с поля кровавой жатвы… Каждый год пятнадцатого декабря [1] 15 декабря — день памяти журналистов, погибших при исполнении профессиональных обязанностей. мы с коллегами выпивали, не чокаясь, за погибших ради нескольких строчек в газете. Но имена поминались всероссийски известные, а не свои, не близкие. И тут я поняла, что в декабре адресно выпью за парня из газеты «Вечерний Волжанск», которого нашли на неблагополучном пустыре с проломленным черепом. И зачем он туда поперся? Не было у него в наметках ни материала про скинхедов, ни про бомжей, ни криминального очерка…