Елена Сафронова - Жители ноосферы

К осени я в столице настолько одичала, что стала казаться сама себе скифским кочевником, отставшим от племени. Этот конник на низкорослой лохматой лошадке стал моим alter ego, я ловила себя на его мыслях, его впечатлениях, его восприятии мира: «Боги, боги мои, где я, что со мной? Что делаю в этом поселении, похожем на гигантский котел?..». Кочевник, должно быть, изо дня в день понукал коня и отстреливал мелкую лесостепную живность на прокорм. Я же понукала сама себя и хваталась за мелкотравчатые подработки, деньги отвозила домой.

Деньги так назывались скорее из уважения. Столичные доходы, о которых так много говорится во всех областных и районных центрах как о непреложном факте, шли к кому-то другому, но не к березанской журналистке Степновой. Разбогатеть я в первые месяцы не сумела. Порой казалось, что в Березани было сытнее. Стыдно признаться — хотела ездить к дочке каждые выходные, но — то дела не пускали, то пустой кошелек.

Да еще и знакомые лица в московской толпе встречались реже, чем заблудшему скифу — знаки человечьего присутствия. Это до жути огорчало. Хорохорясь, я принялась называть себя уж не скифским конником, а степной волчицей. А между прочим, волки — животные парные… Потому в пенале комнатки мне иногда слышались инфернальные голоса, и нередко их перекрывал артистический баритон бескорыстного деятеля искусств Константина Багрянцева. Галлюцинации являлись мне в самой издевательской форме — акапельным пением любимого сольного номера бывшего мужа «А любовь, как сон, стороной прошла…». И еще — «Ничего у нас с тобой не получится…».

Эту песню мы некогда исполняли дуэтом.

В один из последних вечеров сентября я открыла в себе неприятную склонность к депрессиям, пессимизму, ипохондрии, нытью и самокопанию. Озарение пришло внезапно, когда я тащилась с работы через центр. Почему бы благородной даме не пройтись по центру Москвы и не посмотреть, чем здесь живет народ? — все развлечение… Только не весело ни хрена.

Невзрачная компьютерная афишка выделялась на рекламном щите, посвященном культурным событиям ближайшей недели, невинною наглостью — бельмом на глазу огромного портрета Баскова, почти возле его крашеных ресниц. Я не переваривала Баскова и именно поэтому глянула с интересом — кто решил конкурировать с шансонье?

Литературное кафе приглашало на творческие встречи. Стоп, стоп, двадцать пятое сентября — это ж сегодня! Все лучше, чем дома сидеть, — подумала я, а ноги сами уже несли меня по указанному адресу, близкому, точно судьба.

Кафе пришлось поискать. Все двери первых этажей переулка со славным историческим названием вели не туда. Замучилась ошибаться. Только упорство скифского конника, отставшего от племени, но идущего по его следу, не позволило отступить и помогло выудить из путаницы дворов невнятный адрес. На белой стене, к которой притулился флигель из дореволюционного романа, красовалось готическое граффити: «Перадор». Рядом зияла наполовину открытая дверь, подписанная «Клуб гуманитарного содружества». Из нее в сумеречный двор несло музыкой и густым духом съестного. Должно быть, здесь менестрели развлекали рыцарей Круглого стола. Осмотрительно переступала по щербатым, воистину средневековым ступеням вниз. Дошла без приключений.

Темно… лампы, не столько освещающие, сколько подчеркивающие полумрак… накурено… атмосфера вполне богемная. Столики уютные, небольшие. Посторонние компании вряд ли подсядут. Я взяла пива — за березанскую цену дневной дозы Константина Багрянцева. Сразу же понятно, что ходят сюда люди не случайные, что царит здесь плотно спаянный коллектив. Неприкаянный скифский кочевник набрел на чужое стойбище, но пока ему не запретили стреножить лошадь и присесть в отдалении от костра. Тем более что в чужом стойбище уже вовсю гудел курултай.

В современной московской поэзии я, вскормленная Серебряным веком и бардовским пением, не понимала ничего. Особенно повеселил неискушенную гостью столицы мрачный рэпер, который провозглашал рифмованные матюки и пританцовывал со свирепым выражением лица. На третьем фрагменте текста я поняла, что речь рыцарь печального образа ведет о любви, и вроде бы даже платонической. Дождалась аплодисментов и пролавировала между столиками к стойке — за новой порцией пива.

Когда вернулась, меня уже ждали.

Давешний рэпер тяжко дышал и не мог говорить, зато энергично жестикулировал. Я посмотрела на него с состраданием и сунула под машущую ладонь бокал с пивом. Ладонь не промахнулась. Человек выпил, и ему полегчало: