Захар Оскотский - Зимний скорый

— Там весной… НАЧНЕТСЯ!

— Тебе хорошо видно? — спросил Григорьев, наклонившись к ушку Алёнки.

— Мне хорошо, удобно, — кивнула она, не поворачиваясь.

Вдруг он сообразил, что Алёнка за всё время не только папой его не назвала, просто ни разу к нему никак не обратилась.

Он пытался смотреть представление, но его раздражали жонглеры, так размеренно подбрасывавшие и ловившие свои булавы, что даже хотелось, чтобы они их уронили. Раздражали униформисты, помогавшие фокуснику: они так тщательно устанавливали «волшебный сундук» на арене, примеряясь, подправляя, заглядывая вниз, что сразу становилось ясно — стараются попасть на замаскированный люк.

А Димка в январе 1980-го действительно приехал. Пока что не на выходные, а в будний день, за красками и материалами для своего художества. Позвонил Григорьеву на работу:

— Зэка Перевозчиков приветствует!

Димка говорил наспех, бодрился. Успел сказать:

— А у наших алкашей нынче юмор: пойдем записываться добровольцами в Афганистан, кровью искупить!

Григорьев сперва испугался (все-таки, служебный телефон), потом ощутил безразличие: подслушают так подслушают, черт с ними! Хотя прослушивали, кажется, только междугородние разговоры.

Марик морщился, как от зубной боли:

— Ничего у нас толком не умеют, даже войну затеять! Я давно подозревал, что они войну устроят. Ядерную побоятся, в ядерной им самим не уцелеть, а так, среднюю, чтоб всё на нее списать. Но уж в такую бездарную войну влезть… Кретины, кретины!

Вышли с Алёнкой из цирка на улицу. Надо было о чем-то говорить, но Алёнка молчала. Молчание у нее было не напряженное, а спокойное, доброжелательное, как когда-то у Нины.

Хотелось узнать у молчаливой девочки, как ей живется при новом мамином супруге, что в этой семье вообще делается, как Нина ведет себя дома, о чем там говорят?.. Господи! Разломные, грозовые события в мире, а его занимают такие мелочи! Зачем, почему? Ведь он и не хотел бы, чтоб Нина к нему вернулась.

— Тебе понравилось представление?

— Да, хорошо, спасибо.

— А ты видела, как они сундук для фокусника устанавливали, чтобы попасть на люк? Ты, наверное, не поняла.

— Почему? Я всё поняла. Ну и что? Если им надо. Они же хотели, чтобы фокус хорошо получился.

— Разве это фокусы! Я вот, помню, видел еще отца Кио. У него, представляешь, был фокус: говорящие головы. Сперва выходили люди как люди, дурачились, мешали фокуснику. Он их прогонял с арены, и как будто в наказание тут же выкатывали их головы на подставочках. И головы сердились, шумели, требовали, чтоб их расколдовали обратно… А клоуны были какие! Один Борис Вяткин чего стоил! У него была собачка Манюня… Тебе интересно? Хочешь, чтоб я рассказывал?

— Мне интересно. Я слушаю.

Они шли по улице, он держал Алёнку за руку на расстоянии, как принцессу, и говорил, говорил, его словно прорвало. Нежность к ней, отчаяние от своего нелепого родительства — всё выплеснулось в этой внезапной говорливости.

(Ноющие клеточки памяти раздражал лысоватый майор с военных сборов. Снова и снова пытались его расспрашивать об Афганистане, а он только что купил «Жигули» и ему хотелось говорить о машинах.

— Трех водителей бойся, — рассуждал он, прохаживаясь перед аудиторией с коротким и широким ножевым штыком от «калашникова» в руках. — Как заметишь, скорость сбавляй, дорогу давай, чтоб только их черт подальше унес! Первое дело — таксисты, они гонят как бешеные, деньги стригут, им скорей одного пассажира скинуть, другого подхватить. Потом — военные машины, там сопляки девятнадцатилетние за баранкой. А третье — что? — майор похлопал лезвием штыка по ладони. — А третье — баба за рулем!)

И неожиданно для себя Григорьев тоже заговорил с Алёнкой о машинах:

— Смотри, все новые машины — квадратные, безликие. А раньше, когда я был мальчишкой, все машины имели свои лица. Они нам казались живыми! Фары — глаза, решетка радиатора — нос и рот. Вот, видишь: стоит старенький «Москвич» из моего детства, сохранился, молодец. Глазки близко поставлены, мордочка грустная, застенчивая. Если увидим, покажу тебе «Победу» — у нее выражение спокойное, добродушное. Были «ЗиМы» — такие важные морды. Были «ЗиС-110» — это уж совсем большие начальники, у них широко расставлены глазищи, смотрят на всех презрительно…

Вдруг спохватился, что Алёнке скучно, ей не понять, да ему самому не объяснить, как это было, когда по улицам домашнего Ленинграда ездили живые автомобили. Ностальгия по детству? Для ребенка мир всегда устроен разумно?