Захар Оскотский - Зимний скорый

Он сразу понял, что Нина Стелле не нравится. Однако всего поразительней в этот миг было преображение самой Стеллы. Казалось, сквозь ее привычный облик проступили черты совсем другой женщины. Вся напряженная, она сделалась выше и заметней. Темно-зеленые глаза смотрели остро, неприязненно, дикими искрами в них отражались зарницы фотовспышек. Обычно бледное личико порозовело, невидимы стали морщинки, и губы пунцовели как будто не от помады, а от прилива крови. Она помолодела. Она была даже красива — уязвленной и гневной красотой женского превосходства.

Почувствовав, что Григорьев смотрит на нее, Стелла вздрогнула. На мгновенье соединилась с ним смятенным взглядом — и тут же виновато поникла, опять по-старушечьи ссутулилась. Но ему показалось, он успел прочитать в ее глазах, что она всё теперь знает о нем и жалеет его…

А это уже 1976-й год. Воскресным утром ярко размалеванные клоуны Ириска, Юра и Клёпа с учительницей Татьяной Кирилловной разыгрывают на экране смешные сценки и узнают буквы. Любимая программа детей и взрослых.

У него дома каждое воскресенье тоже начиналось с «АБэВэГэДэйки». Рядом с ним сидела пятилетняя Алёночка и смотрела передачу. Передачу про букву «У». Один из клоунов говорил, что может обойтись без этой буквы, и тут же исчезали ст-У-лья (клоуны, сидевшие за столом, падали на пол), а со стола пропадали б-У-лочки и лимонад «Б-У-ратино».

Алёнка улыбалась. Григорьев наблюдал за ней и думал о том, что она только улыбается, но не смеется. И редко плачет. Не похожа на других детей, такая же сдержанная, как Нина.

И сама Нина стояла рядом, в фартуке, с мокрыми руками. Что-то готовила на кухне или мыла посуду, и тоже не выдержала, пришла посмотреть «АБэВэГэДэйку». А в окно стучал дождь, дождь. Весь год семьдесят шестой в Ленинграде запомнился пасмурным и дождливым, словно от зимы в его начале до зимы в конце была одна сплошная осень.

Идиллическая картина: муж, жена и прелестная дочурка воскресным утром. Действительно, в присутствии Алёнки, в выходные, они с Ниной вели себя друг с другом по-иному. О чем-то разговаривали, даже шутили. Если и не понимали друг друга, то хоть выслушивали. Это было невольное и спасительное актерство, в которое они включались сразу, как только в пятницу вечером привозили Алёночку от тещи.

И самыми спокойными, безболезненными были две ночи — с пятницы на субботу и с субботы на воскресенье. При Алёнке, когда она засыпала рядом на своем диванчике, ему самому только и оставалось — заснуть, отодвинувшись от Нины как можно дальше.

Время от времени показывали прежние «АБэВэГэДэйки», прошедшие несколько месяцев назад, и в циклических повторениях был некий знак стабильности, покоя. По всей стране шла подготовка к очередному великому празднику — шестидесятилетию Октябрьской революции. А там, невдалеке, уже виделось, как возвращаются, слегка прибавив в цифрах, неизбежные юбилеи — стодесятилетие Ленина, тридцатипятилетие Победы. За ними наплывало шестидесятилетие СССР. Всё устоялось, кажется, навсегда, подобно смене времен года.

События в стране происходили только на телеэкране, отделённо от суеты обычной жизни. И все они, — будь то Двадцать пятый съезд КПСС, провозгласивший девизом очередной пятилетки «Эффективность и качество», или присвоение Брежневу маршальского звания, или вручение ему золотой сабли в день семидесятилетия, или восторги по случаю выхода его книги «Малая земля», — тоже смотрелись нескончаемой «АБэВэГэДэйкой», праздничной клоунадой, раздражающей в отличие от детской «АБэВэГэДэйки», но кажущейся необходимой, как некое декоративное оформление налаженного порядка.

Гремела, хохотала, рассыпалась над страной песенка про клоуна Арлекино, мгновенно сделавшая знаменитой молодую певицу Аллу Пугачеву.

Появились в музыкальных магазинах две первые пластинки Высоцкого. Они были совсем маленькие, всего-то по четыре песни на каждой, но и в этом виделся особый знак времени: теперь всё так уравновешено и прочно, что позволено и Высоцкого, — конечно, с отбором, — официально признать и выпустить в свет.

А в промышленности катилась волна переименований. Любой научно-исследовательский институт, имевший хоть какое-то опытное производство, с ходу возводили в ранг НПО и подбирали для него громкое название, обычно из области физических терминов. Множились «Фотоны» и «Магнетроны», «Кристаллы», «Кванты», «Радианы». И ровно ничего не значащая суета с заменой бланков, печатей, табличек всё же на какое-то время отвлекала и будоражила. Создавала ощущение перехода к чему-то, если не лучшему, то окончательному.