Захар Оскотский - Зимний скорый

«Полковник» задумался. Сказал с какой-то новой неприязнью, хотя спокойно:

— И все-таки, черт знает, как эта имперская бодяга у вас проскочила! Под аннотацию: «Герои сборника — наши молодые современники в поисках активной жизненной позиции». Прозевал вас кто-то. Повезло.

Он налил себе еще рюмку водки, поднял ее, разглядывая и чуть поворачивая в пальцах. Выговорил уже своим обыкновенным, не просто спокойным, а безразличным, угасающим голосом:

— Второй раз на везенье не рассчитывайте. Только трудом, только ножками…

И словно отключился от Григорьева.

Появилась в газете рецензия на сборник или нет, Григорьев так и не узнал. Он за «Ленинградской правдой» не следил.

Можно было, конечно, выяснить в странном Доме, напечатана ли она и в каком номере. Но только и в странный Дом после того банкета Григорьев больше не ездил. Решил, что как-нибудь обойдутся тамошние обитатели без него, а он без них.

— Молодец, — сказал Димка, разливая «старку», — молодец, Тёма, что выбрался! Не всё ж тебе пеленки стирать и колясочку толкать. Ну, давай за твою дочку! Хотя, бракоделы вы с ним, — он кивнул на Григорьева, — одних девок производите. Что в них толку, в посикушках?

— Как будто сам племянницу не любишь, — сказал Григорьев.

— Катьку-то? — Димка заулыбался. — У-у!

Была весна 1975 года. Они сидели не просто в очередной димкиной мастерской, а в кабинете начальника диорамного цеха.

— Что такое не везет, — ворчал Димка, — и как с ним бороться. Уж совсем было отпустили в бригадиры, а тут вдруг у этого, — он указал на старинный, в резных завитушках, письменный стол, за которым они расположились, — хлоп, инфаркт. А меня приказом — в исполняющие обязанности. Во, видали титул, — он показал какую-то бумагу: — «И.О. нач. цеха Перевозчиков». Звучит-то как: ИО! Словно икаешь по пьянке.

В кабинете стоял деревянный щит, покрытый белой эмалевой краской. Вверху — надпись ярко-алыми буквами: «ЗА ТОГО ПАРНЯ!». С нерезко увеличенной фотографии в центре щита смотрел грустный человек в пилотке и гимнастерке старого образца, без погон. Текст под фотографией, исполненный черным угловатым шрифтом, сообщал, что Демидов Александр Степанович (1912–1941) был рабочим художественно-технических мастерских, с первых дней войны ушел в армию и погиб смертью храбрых, защищая Ленинград.

— Так наш комбинат до войны назывался — художественно-технические мастерские, — сказал Димка. — Видите, какой шрифт? Я сам подобрал, как в газете военных времен. Запоздали мы с оформлением. Завтра в коридоре его поставим.

Кампанию «За того парня!» объявили к тридцатилетию Победы. Везде отыскивали своих «парней», и темноватые фотографии печальных молодых мужчин в гимнастерках и пилотках висели на заводах, в институтах, даже в школах. По радио и в газетах непрерывно сообщали, как производственные бригады включают в свой состав «того парня» и берут обязательство выполнять за него план. Контролеры в электричках, проходя по вагонам, острили: «Предъявляйте билеты за себя и за того парня!». Сашка Линник рассказывал последний анекдот: «Мильтон тащит пэ-пэ-пьяного. — Чего ты так на-нажрался? — А я за себя и за того па-па-парня!»

— Рабочих наших всех в первые дни призвали, — говорил Димка. — Предприятие-то военного значения не имело, брони не полагалось. Художников, правда, поначалу не трогали. Вроде, хотели сберечь. Но в сентябре, когда фронт к самому городу подкатился, взяли да погнали в народное ополчение. Уже и винтовок не хватало. Им бутылки давали с горючей жидкостью, в танки бросать. Вот такое оружие. С ополчения этого просто никто не вернулся… А к тридцатилетию — указание: подыскать «того парня»! Ну, собрались — директор, секретарь парткома, председатель профкома, секретарь комсомольский. Подняли архивы, составили список. И получилось у них, что только на фронте погибло наших комбинатских за всю войну сорок шесть человек. А выбрать надо одного.

Димка скривился в усмешке:

— Приехал инструктор из райкома, сел с ними вместе, и как начали они павших героев перетряхивать! Первым делом, конечно, все еврейские фамилии повычеркали, всяких Фельдманов, Гуревичей, Шапиро. Заодно и тех русских похерили, у кого фамилии на «ский» — Дубковский, Масловский, — потому что они то ли на еврейские, то ли на польские смахивают. Ну, тут всё само собой. Но вот дальше и украинские фамилии на «ко» повыбрасывали — Ткаченко, Бондаренко, — а это уже интересней!

А дальше — еще интереснее. Получились одни русские фамилии, без подмеса. Ни хрена, продолжают трясти! Сперва социально неблагозвучные откинули — Баринова, Купцова. Потом — просто некрасивые: Пьянкова, Кривошеева.