Федор Ошевнев - Компенсация

Достав красную «корочку», Кузнецов раскрыл ее и бережно положил на стол перед начальником.

— Зачем оно мне? — не спешил Мильченко брать документ в руки.

— Затем, что в УВД должности пресс-секретаря официально не предусмотрено, посему и числюсь я — по бумагам — инспектором уголовного розыска. Вам известно, что сотрудники криминальной милиции форму, чтоб ежедневно, не носят? Так же как и офицеры штатной пресс-службы в области. А уж обязанности мои весьма специфичны и далеки от обязанностей зональных.

Двойной зам нехотя заглянул в «корочку», захлопнул ее и небрежно шлепнул на край столешницы. Поразмышлял секунду… Принял решение.

— Товарищ майор! Встаньте! — повелительно начал он. Когда же Андрей вскочил со стула, подполковник милиции, откинувшись на спинку кресла, развил мысль: — Вы слишком много разговариваете! Меня не интересует, в каком виде вы будете посещать кабинеты других руководителей — это их проблемы! Но ко мне извольте прибывать только и только в форме! Приказ понятен?

— Так точно! — отчеканил Кузнецов, решив больше не накалять обстановку: выйдет завтра Крикуленко — разберемся…

— Садитесь! На будущее советую себя вести поскромнее!

Затем Игорь Юрьевич крепко переключился на зональных инспекторов:

— Ряд личных дел недооформлен — я выборочно проверил… Штатные книги в ужасающем состоянии! Кабинеты по окончании рабочего дня не опечатываются, таблички на дверях отсутствуют, внутри окна немытые, вообще пыль, грязь, бардак! В сейфах — посторонние предметы! А по телефонам — посторонние разговоры! Не-ет, товарищи офицеры, так у нас с вами служба не пойдет! С завтрашнего дня начну наказывать! — и т. д., и т. п.

«Круто гайки заворачиваешь, — кисло усмехался про себя Андрей. — Ладно, для гавканья особого ума не треба. Поживем — увидим… Да когда ж он угомонится-то? — И украдкой взглянул на наручные часы. — Ого! Полчаса уж распинается, а мне ведь три выступления еще… Так скоро и действительно, раскладушку в кабинет…»

Войдя в раж, Мильченко душевно распек инспектора-психолога за «слабую индивидуально-воспитательную работу с личным составом гарнизона, существующую лишь на бумаге и содержащую огромную долю формализма» и, наконец, перешел к финальной фазе совещания:

— А сейчас всем зональным немедленно созвониться с замами по кадрам подчиненных подразделений и собрать сведения о состоянии служебной дисциплины на сегодняшний день: по службам и видам нарушений. Через тридцать минут заходите ко мне вновь, и итожим данные. Что неясного?

— Товарищ подполковник, а Касик сегодня в наряде — кто за него сведения-то за Свердловский райотдел соберет? — был задан робкий вопрос.

— А вот — Андрей Михайлович и подсуетится, — лихо, без раздумий, кивнул начальник в сторону Кузнецова. — Кстати, ничего сложного в этом нет…

— Охотно верю. Только у меня своя задача срочная, — не согласился пресс-секретарь. — Давайте все же разграничивать служебные обязанности…

— Товарищ майор! — с криком взлетел Мильченко из кресла. — Встать! Смирно! Сию секунду прекратить пререкания! Я вас накажу! По всей строгости! Выполняйте приказ! Потом можете обжаловать — хоть сто порций! Все свободны!

Следующие полчаса Кузнецов сидел за компьютером, с грехом пополам продолжая перепечатку. На сбор райотдельских сведений он, после недолгого размышления, так-таки решил наплевать. «Делай свое дело и пусть будет, что будет!» — этот девиз областного ОМОНа как нельзя лучше подходил к сегодняшней ситуации. Куда сильнее мучила тупая пульсирующая боль в затылке, возникшая сразу после завершения эмоционального совещания.

Андрей прекрасно понимал: это опять «проснулась» прогрессирующая гипертония. Нет, лишнего веса, способствующего развитию типичной для россиян в возрасте болезни, майор к своим тридцати семи годам не набрал. Зато, во-первых, повышенным давлением страдали оба его родителя (наследственное предрасположение), а во-вторых, нервишки после двух десятилетий смешанной службы — армейской плюс милицейской — заметно пошаливали. Ведь любую нештатную ситуацию он воспринимал как краеугольную и еще курсантом слыл непримиримым борцом за справедливость.

— На хрена же душе лишние треволнения? Здоровье для пенсиона сберегать надо! — когда-то убеждал молодого лейтенанта многомудрый капитан со стажем Старченков, за глаза именуемый Хренофилософом. — Ведь если и по двадцать пять часов в сутки пахать — один хрен, всех указующих не ублажишь. Так что привыкай: «руководящий» мат и обвинения в безделье столь же неотъемлемы от армейской повседневности, как и принцип единоначалия. Заметь: при наличии кучи тянущих в разные стороны начальников. Вот и служишь ты, к примеру, не хуже других, а попади какому большезвездному шлея под хвост и ты под горячую руку… Глядь — и назначили виновным да обложили ни за хрен собачий на тринадцать этажей. Но ведь не тринадцатой же зарплаты лишили! «Есть!», «Так точно!», «Исправлюсь!» Упаси спорить, оправдываться — себе куда дороже выйдет! Конечно, иной хрен, ежели тебя за чужую вину станут под статью подводить… А в непринципиальном вопросе пущай дурак-начальник воображает себя принципиальным умнягой — тебя от того не убудет…