Эндрю Шон Грир - Невозможные жизни Греты Уэллс

– Это был не сон. Доктор сказал, что может возникнуть… дезориентация, так он выразился.

Тетка сидела очень тихо и пристально смотрела на меня, как будто решала, отнестись ли к моему рассказу со всей серьезностью или не придавать ему никакого значения; третьего дано не было. Из ее квартиры доносились трели старого попугая Феликса, который, как всегда, заливался изо всех сил. Мой брат утверждал, что он поет для птиц за оконным стеклом, не понимая, что те его не слышат. Он пел и пел, пока тетка смотрела на меня; ее вечно гремящие украшения приутихли, а черные, блестящие, вытаращенные глаза горели азартом и интересом, которых не замечалось уже несколько месяцев.

– Как же это может не быть сном?

– Ну, – сказала я, откидываясь на подушки, – вдруг у меня в мозгу проскочила искра и как-то соединила разные воспоминания, мою старую классную комнату и старые фильмы. Искра, которая на мгновение сделала их реальными.

– Ты уверена, что этого не было на самом деле?

– Как это могло быть на самом деле?

Ее глаза блуждали по моему лицу, словно она читала книгу; в первые несколько часов после процедуры я, должно быть, и была такой открытой, понятной книгой. Тетка взяла чашку с блюдцем.

– По-моему, есть два вида людей, – сказала она и сделала паузу; стало слышно, как поет попугай. Морщинка между теткиными глазами, похожая на апостроф, стала глубже, затем расправилась. – Одни, проснувшись посреди ночи и увидев, что у окна сидит женщина в свадебном платье, думают: «Боже мой, это призрак!» Такие люди чувствуют, что это реально, и верят в реальность этого. А другие видят призрака и думают: «Не знаю, что именно я видел, но это не призрак, потому что призраков не бывает». Жизнь научила меня различать эти два вида.

Она отпила из чашки, поставила ее на блюдце и добавила с улыбкой:

– Людей второго вида на свете нет.

– Чудесно выглядишь, Алан, – сказала я и обняла его.

Алан оставался любовником моего брата до самого конца: ему было за сорок, когда они познакомились, и под пятьдесят теперь. Мы давно договорились о том, чтобы встретиться и слегка выпить; я чуть было не отменила встречу, но позже в голове у меня прояснилось. Мы не виделись уже несколько месяцев и вообще мало встречались после смерти Феликса. Это было еще одной печалью в моей жизни. Думаю, мы избегали друг друга, как преступники избегают возвращаться на место преступления.

Алан – в ковбойке на кнопках, джинсах с плетеным ремнем и кожаном пальто – возвышался над толпой на целый фут. Я смотрела, как от улыбки оживают морщинки на его лице: морщинки от солнечных летних дней в Айове, где он вырос, от выходных, проведенных с Феликсом и мной в каком-нибудь из Хэмптонов, Ист– или Вест-. Коротко стриженные седые волосы, седая щетина на большом подбородке с бледным шрамом – несчастный случай в саду, хотя он всем рассказывал о «нападении горного льва». И все же мне пришлось сделать поправку на его нездоровье. Передо мной стояла уменьшенная копия того Алана, которого я знала. Он сильно похудел. У здоровяка, которого любил Феликс, теперь была фигура мальчишки. Даже через пальто я ощущала ребра. Я сказала, что он чудесно выглядит, и больше ничего.

– Спасибо, Грета. – Он улыбнулся и погладил меня по щеке. – Ты совсем пропала.

– У меня трудные времена, – сказала я.

Встретиться было решено в одном из старых кафе для туристов на Бликер-стрит: эти заведения никогда не теряли для меня своего очарования. Мы заняли неудобную, деревянную кабинку в углу, рядом со ржавым русским самоваром. Алан снял пальто. Ковбойка больше не обтягивала его мышц; уменьшившись в толщину, он казался моложе. Рядом с нами молодой человек с широким умным лицом строил карточный домик. На столе перед ним лежала туристическая карта. Он поднял глаза, поймал мой любопытный взгляд и поднял бровь. Я отвернулась.

– Как Натан? – спросил Алан, поглаживая подбородок, будто ощупывал старый шрам.

Я вздохнула со смешком и подала знак официанту, чтобы принес кофе.

– Он ушел от меня, Алан. Нет, все в порядке. Ну, не совсем в порядке, но это было давно и… Я по-своему справляюсь. Долго рассказывать. А ты никого не встретил?

Он застенчиво улыбнулся, этот взрослый человек. Квадратная челюсть, сурово-озабоченное лицо, как и положено ковбою, – и вдруг эта улыбка! Я погладила его шершавую руку:

– Не волнуйся, Алан. Феликс никогда не был ревнив, и я бы огорчилась, останься ты один. Но конечно, поняла бы тебя.

– Никого, в общем-то, – сообщил он, вертя в руках солонку. – Есть один парень, который хочет обо мне заботиться. Но мне не нужно ничьей заботы.