Эндрю Шон Грир - Невозможные жизни Греты Уэллс

Осознание того, что мы можем больше не увидеть человека, напоминает серию коротких вспышек. Это нелепая мысль: автокатастрофа, сердечный приступ или редкая болезнь может забрать любого; роковое событие может произойти после тайного свидания на дневном киносеансе, обильного возлияния или дурацкой телефонной ссоры, которую загладила бы следующая встреча; точно так же мелодраматические встречи в больницах, аэропортах и у дверей квартир никакого завершения не гарантируют. Они его только подготавливают. И это вдвойне верно, когда речь идет о влюбленных: для каждого из них исчезнуть может не только другой человек, но и его собственное бьющееся сердце. Мы редко думаем об уходе людей – разве что увиденная где-нибудь старуха с косой напомнит нам об этом. А влюбленные всегда готовы к уходу любви. Это ничем не отличается от настоящей смерти, и влюбленные начинают готовиться к ней, как родственники у постели умирающего. Вы говорите: «У нас ничего не вышло» или «Я не могу дать того, что тебе нужно», а через день он снова оказывается в ваших объятиях, и что тут поделаешь? Мы прощаемся вновь и вновь, но какое из прощаний станет окончательным? Кто может утверждать, что этот раз – последний? Только одно из них будет настоящим, но мы считаем настоящим каждое из них – и всякий раз проливаем настоящие слезы.

– Никто сюда не поднимается, – сказала я Натану, взиравшему на меня с изумлением. – Никто даже не знает, что здесь что-то есть.

После этой процедуры останется лишь две. Чем все закончится? Я лежала на столе у доктора Черлетти, и через меня проходил электрический разряд. Завтра я буду в 1919-м, через неделю в 1942-м, там приму в себя последнюю молнию и наконец проснусь дома. Мы все окажемся дома, теперь уже навсегда. Что я буду делать в своем мире без Феликса? Что скажу Натану теперь, когда другая Грета восстановила общение между нами? Улучшилось ли что-нибудь по сравнению с тем, что было прежде? Каждый из миров изменился. Каждый из них достоин любви. Но любит ли каждая из нас свой собственный мир?

Я улыбнулась доктору. Завтра у Феликса свадьба. Но сегодня у нас поминки по нему.

Рут предупредила меня, что никто не будет одет, как Феликс, но в тот день я получила целый набор Феликсов! Феликс в ужасной клетчатой рубашке, которую Алан давно выбросил; Феликс в плавках, майке и с полотенцем; Феликс в скаутской форме; Феликс-ковбой, как во время нашего последнего Хеллоуина; в белой льняной рубашке, которую он надел на свою «свадьбу»; с рукой в гипсе, после падения с велосипеда. Все они, одетые, как Феликс, пили из моих пластмассовых стаканов и рассматривали фотографии, разложенные по столу.

Даже Рут, не в силах устоять, надела длинное белое платье, расшитое бисером, и раздраженно объяснила:

– Ну, я уверена, что он его иногда носил. Он всегда брал мои платья. – Затем она повернулась к чернокожему парню в белой тенниске и спросила, как правильнее сказать: «многофеликсье» или «многофеликсовие»?

В почте, среди открыток с соболезнованиями, лежало простое письмо. Почему мне был знаком этот почерк?

Мисс Уэллс,

благодарю Вас за интерес к дому моего отца в Массачусетсе. Не стесняйтесь, звоните и приезжайте в любое время, я всегда к Вашим услугам. Сюда регулярно ходит поезд. С нетерпением жду встречи с Вами.

В честь моего брата даже мертвые возвращаются к жизни. Я смотрела на подпись и думала: «Грета, чертовка, что ты задумала?» Найдя нож, я постучала им по пустому бокалу. Все по очереди повернулись ко мне – все головы в светлых париках, бейсболках, полотенцах, свернутых наподобие чалмы.

– Спасибо всем, кто пришел! – крикнула я, когда гомон смолк. – Спасибо! Год назад в этот день от нас ушел мой брат. Он был веселым человеком, из тех, кто предлагает провести карнавал по любому поводу! – (Все засмеялись.) – Спасибо за то, что вы поддерживали его. Он любил жизнь и так не хотел уходить. Наверное, он сказал бы: «Я ничего не понял…»

Позже, разгорячившись от вина, все переоделись в обычную одежду и почувствовали себя свободнее. В этот день комета Галлея проходила в максимальной близости от Земли; в последний раз такое случилось почти восемьдесят лет назад, когда умирал Марк Твен, и даже жителей Нью-Йорка это заинтересовало. Мы сдвинули стулья и принесли одеяла из квартиры Рут, но было очень холодно, и одеял не хватало. Гости надели пальто, шляпы и шарфы. Несмотря на холод или, возможно, благодаря ему, воцарилась атмосфера веселого пикника, выезда на природу. Кто-то нашел мой мангал и сломанный деревянный ящик, после чего разжег небольшой костерчик. Я плохо себя чувствовала и решила, что это из-за вина.