Виктор Ремизов - Воля вольная

— Мне сегодня и выпить не с кем было… Дожил…

— Вы закусывайте, Александр Михайлович… — Она пододвигала ему хлеб, намазанный маслом, и литровую банку с икрой. — Мы с вами выпьем.

Он смотрел на свою секретаршу и не узнавал ее. Она всегда казалась ему стервой, глуповатой и слегка себе на уме, а тут… душевная вроде баба. Поехала с ним, пьет сидит, слушает…

— Вы что на меня так смотрите, Александр Михалыч?

— Дай еще сигаретку, — попросил ласково.

— А вам можно? — Оля зашуршала пачкой.

Прикурил, затянулся, приоткрыл окно. Нащупал пепельницу и музыку включил по привычке. «Владимирский централ, ветер северный… — затосковали динамики. Тихий выключил и посмотрел на Ольгу:

— Мне теперь все можно, Оля. Надо кончать всю эту комедию…

— Какую комедию? Вы что имеете в виду, Александр Михалыч? — Ольга тоже прикурила.

— Я ведь на повышение уходил… — Тихий задумался, — в смысле — должен был уйти. Но, вот ты скажи, надо мне идти?

— А как же? Вы почему спрашиваете?

Тихий замолчал. Курил. Выдыхал в окно. Потом заговорил неторопливо. Думал, и потом опять говорил:

— Как тебе объяснить… Вот тут по службе, ты все видела. Думаешь, я все мог?! Ни хрена я не мог! Вот! — Он вытянул обе руки коридором вперед. — И все! Шаг влево, шаг вправо — привет! Собирай вещи! Бес-по-лезно! Вот сейчас с Кобяком, как надо? Брать его? Так? А чего он побежал вообще? Об этом кто-нибудь задумался? А-а-а!! Не верит он в нашу справедливость! Он прикинул — два начальника ментовских против него одного — засудят! Да еще стрелял — под ноги — не под ноги — пойди докажи! Вот так! Что ты на меня смотришь? А-а-а! И ты думаешь, что он во всем виноват? А знаешь, почему ты так думаешь? Потому что и предположить не можешь, что менты могут быть виноваты! Понимаешь! Что это за страна, где менты всегда правы?! Это же сумасшедший дом, а не страна! Я знаешь, что тебе скажу, я всю жизнь это чувствовал. Не понимал только! Люди меня боялись, и я иногда думал, что так и должно быть, а иногда… Знаешь, какой это камень на душе?! Когда тебя бабы или ребятишки боятся! Разве так можно? — Как будто сам удивленный своей мыслью, он замолчал было, но тут же продолжил:

— Правильно Трофимыча дочь сказала, как ее зовут-то? Зоя, что ль?

— Маша. Зоя — это жена Василь Трофимыча, — ответила Ольга.

— А-а… — не то удивился, не то вспомнил подполковник, — чудовища мы. Сами себе чудовища. Сами ярмо тянем на себя — дайте нам начальника, пусть он нас унижает, нам так лучше! Мы без этого не можем. Это я и про себя сейчас говорю… А ты знаешь, как таким начальником быть! Каторга! Люди нас не любят! Я вон пошел помочь, а она… — Тихий неопределенно махнул рукой.

Ольга сидела, помалкивая. Лица в темноте не видно было. Тихий остановился, будто споткнулся:

— Э-э… что уж тут, налей, давай…

Ольга чуть булькнула в стакан. Тихий поднял его, поставил:

— Лей еще… лей-лей, мне сегодня можно.

— Почему сегодня?

— А что прикажешь… идти омоновцев встречать? Ладно, давай, милая, поехали.

Он выпил, крякнул, подышал в кулак, чувствуя как дурная волна неумолимо подкатывает к сердцу и, выключив свет, притянул ее к себе.

Они долго трясли машину. Было тесно, Ольга помалкивала, лица ее не видно было в темном углу, он пыхтел и злился, что ей неохота, и из-за этого так всё неудобно. Он зачем-то снял ботинки, правая нога в мокром носке противно хлюпала по грязи на полу, и это тоже злило. Слез потный. Молча разобрались в тесноте, где чьи ноги. Ольга поправлялась, застегивала кофту. Тихий кое-как натянул мокрые трусы на ползадницы, сидел, отдуваясь, потом вздохнул судорожно и нашарил в темноте бутылку. Хлебнул.

— Пойду-ка в запой, Оля. Так, видно, дело складывается, — сказал виновато, оправдываясь перед ней за что-то.

— Александр Михалыч, я думала вы наоборот, маленько од ы баете [16] Од ы бать — прийти в себя. и Ваську вернете… Может, не надо вам?

Михалыч молчал, откинувшись на сиденье.

— Александр Михалыч! — позвала Ольга.

— Ничего ты не поняла, девушка, не могу я уже ничего. Так-то вот… Даже выпить не с кем… А Ваське твоему… ему… еще хуже, думаю! Мне-то уже и сдохнуть не страшно, а ему жить со всем этим.

— А-а… — Она хотела что-то спросить, но не спросила.

Он подвез Ольгу до угла ее улицы и долго еще стоял в темноте. Идти некуда было. Маше он и раньше, бывал грех, изменял, но сегодня… да и не в этом было дело — Маша виделась где-то в стороне от его проблем, от его кривой дороги, ей сюда нельзя было. Тут все не так уже пошло-поехало. Пытался думать о ребенке, но это уж совсем не получалось… Маша была слишком хороша для него, она была из какой-то другой оперы, это ему всегда было ясно.