Виктор Ремизов - Воля вольная

— Мамочка, а дай еще с капусткой, я так с удовольствием…

— Толик, съешь лучше с рыбкой, ты ж с капусты пердишь… мы с тобой однажды не проснемся! Ну?! Съешь вот мясной… А ведь это он мужиков, тех первых, что ты с икрой задержал, он же отпустил… Свидетели, ясное дело… — думала вслух мамочка, поворачивая блюдо с румяными пирожками нужной стороной к мужу.

— Ну, Алечка, он тут местный, никто не расколется. — Нос Анатолия Семеновича обиженно дернулся и насупился на отставленные пирожки с капустой.

— Если, как Сергей Сергеич обещал, пришлют конкретных ребят — наше счастье. Им только намекни, сказать, что левой икры больше тонны, даже сказать, что три тонны было в тех машинах, — обрадовалась мамочка, — они свидетелей из-под земли достанут.

— Откупится, мам, я думаю, у него денег куры не клюют. — Анатолий Семеныч безразлично к мамочкиным измышлениям крепко и долго зевнул.

— Ты что, Толик?

— Я-я, ма-а-ммо-чка, — зевнул супруг еще шире, — готов.

И выпив по два мезима, сладко поругивая друг друга за полные желудки, Гнидюки пошли спать. Анатолий долго не мог уснуть и все думал с благодарностью о своей умной и верной жене. Вспоминал даже молодость нечаянно, когда она худенькая, пугливая и принципиальная поехала за ним Бог знает куда. И как тяжело им было первое время. Даже слезы навернулись у мягкого сердцем Анатолия Семеновича. Он нащупал в темноте большое плечо супруги и погладил. И прижался чуть масляной и пахнущей рыбкой щекой.

Гнидюк вспомнил о днях молодости исключительно просто так, из сентиментальной приятности, вообще же он имел одно отличное свойство никогда не оборачиваться назад, и не заглядывать вперед. И поэтому всегда спал спокойно. Как йог.

Семихватский, получив от Тихого жесткое указание не лезть, такое жесткое, какого он никак не ожидал, уехал в тайгу за икрой. Ее еще немало было заныкано на дальних речках, а областные и даже московские коммерсы брали по неплохим ценам. И вообще, время было живое — японская плавбаза и несколько небольших корейцев маячили на горизонте второй месяц. Все приперлись за «красным золотом», думал капитан Семихватский, но главное — он на сто процентов был уверен, что у Тихого без него ничего не получится, и даже лучше было уехать ему сейчас — пусть «батяня» сам попробует Кобяком порулить. Секретаршу с собой забрал — Оля взяла больничный — и Тихого позлить, и сгодится толстуха в лесу. «Рыбы не будет — тебя сожрем, Олька!» — скалился, подсаживая под мягкое место на вездеход.

Тихий еще и потому сидел у себя в кабинете, что ждал новостей. Казалось, тут эти новости его быстрее найдут и можно будет что-то уже сдвинуть с места. Кобяк мог связаться по рации с кем-то из мужиков, а тот поехал бы в управление искать подполковника. Тихо было, внизу у дежурного негромко работал телевизор.

Подполковник глядел во тьму окна, и виделась ему его работа на новом месте. Юг, тепло. Он представлял себе не местных, но других людей, нежных и нарядных. Одетые по-летнему, они что-то обсуждали, тыча пальцами в красивые витрины, выходили с покупками из магазинов и шли в рестораны, откуда пахло шашлыками… и среди этих нарядных людей снова Кобяк возникал в кирзовых сапогах, самовязаном свитере и с карабином, хмуро и уперто глядящий на него. Тихий постукивал бычачьим кулаком по столешнице, иногда шумно вздыхал и сам себя видел таким же нелепым в тех теплых краях.

Телефон зазвонил. Вздрогнул внутренне, нахмурился, снимая трубку.

— Здравия желаю, Александр Михалыч. — Голос начальника ФСБ Авдеева.

— Здорово, Николай Николаич. — Тихий напряженно ждал, что тот скажет, но Авдеев, загадочно помолчав, предложил встретиться.

Через десять минут он уже садился в машину Тихого.

Майор ФСБ Николай Авдеев был младше Тихого лет на десять, не местный, родом из курортной Анапы. Среднего роста, крепкий, круглолицый, говорил скороговоркой и с южным акцентом.

В поселок его перевели недавно, с весны, и он не особенно еще знал местные условия, но при многих делах уже состоял. С Семихватским они время от времени встречались и «регулировали» вопросы.

Авдеев как сел в машину, сразу взял быка за рога:

— Короче так, Михалыч, все попалились! — Он никогда не называл так подполковника. От него сильно несло водкой.

Тихий ехал небыстро и молча, брови сводил и кряхтел время от времени.

— Ты чего молчишь, я тебе говорю, майор очень конкретно стучит, ты не понял! — Авдеев сидел, сложа руки на груди и глядя вперед. Говорил громко, отрывисто, невпопад тряся головой.