Лариса Кравченко - Земля за холмом

…А в Харбине в семь вечера сразу падает темнота, плотная и мягкая, только огни китайских лоточников да фонари на Большом проспекте, похожие па круглые желтые яблоки. Это еще настолько реально, что ей кажется: стоит открыть глаза — и все будет на своих местах: ее комната и полка с книжками над кроватью. И будет мама…«Неужели я никогда больше тебя не увижу? Как же я буду жить без тебя на земле?.. А казалось это так просто — сесть в эшелон и уехать!»

Свисают с нар углы подушек и одеял. Толстая свеча горит за квадратными стеклами фонаря, качается язычок свечи, и пятна света кружат по красным дощатым стеклам.

Под фонарем на чьем-то тюке сидит дорожная пара — староста вагона Андрей Сошников (у Сошникова жена отказалась ехать в Союз и записалась в Бразилию, и потому он постоянно грустный), и Анка — байковый «лыжник», решительные усики над верхней губой. У Анки тоже личная драма: муж у нее попал в другой эшелон, потому что они не успели зарегистрироваться. Попробуй найди его теперь, как иголку, в Союзе!

Все вечера они сидят так под фонарем и говорят о своих горестях, а женщины вагона, сбившись в угол, как на харбинской лавочке в Нахаловке, обсуждают их шепотом: «Вы подумайте, не успел расстаться с женой!» Лёльку возмущает: разве нельзя просто сочувствовать в беде человеку? Она понимает, как это больно — терять…

На станцию Баган прибыли ночью. Утром Лёлька обнаружила, что вагон одиноко стоит на путях перед бревенчатым пакгаузом, а хвост эшелона давно ушел на юг, на Кулунду.

Около путей грудой лежал сваленный уголь, и двое мужчин, черных до бровей, грузили его в кузов грузовичка.

Кажется, правда, приехали!

Баган был самой неприглядной из всех станций, виденных Лёлькой на своем веку. Даже вокзала приличного нет — так, что-то деревянное! На перроне бойко торговал базарчик — бабки в платочках с ведрами толстых соленых огурцов. Бабки закрывали торговлю и любопытно подходили к вагону:

— Вы что, вербованные? — спрашивали бабки.

Никто в вагоне не знал, что это значит — вербованные, но слово не понравилось.

— Нет, мы на целину…

— На целину? — поражались бабки, словно никогда здесь о целине не слыхали.

— Куда вы приехали! — сказала одна, постарше, шалью до бровей замотанная. — Да отсюда с одним узелком уходят и — рады!.. — Что, конечно, не могло поднять упавшего в вагоне настроения.

Даже староста Сошников приуныл, хоть и пытался подбодрить временно вверенный ему народ. Зеленый стеганый ватник, срочно купленный в Чанах, совершенно не шел к его городскому «утонченному» облику. Сошников работал бухгалтером у Чурина и к ватникам не привык. Даже с Анкой он больше не разговаривал, только нервно вышагивал один по междупутью и думал, видимо: что теперь делать, и, может быть, нужно доложиться кому-то о прибытии?

Анка сбегала в город, купила матери молока и выяснила, что здесь есть раймаг, чайная, почта и, значит, жить можно.

Прошло полдня, а за ними так никто и не приезжал. Лёльке тоже хотелось выйти в город, но боялась потеряться.

Наконец приехали из Палецкой МТС, потом из Андреевской. Началась выгрузка и суматоха. Прощаться стало некогда. Уехали Сошников, бабушка с Аликом и другие. Только и остались «грушевские»: Лёлька, Анка с матерью и молодожены Лаврушины — Никита и Женя со свекровью. Никита — с одного курса с Гошей из мед-техникума — отдаленно, но все же знакомая душа. И Женя тоже — из Пристанского райкома, итого три бывших члена ССМ — уже не так страшно.

Было все так же холодно и неуверенно. Анка звала Лёльку побродить по станции, но Лёлька отказалась. Молодожены сидели в пустом вагоне на ящике и, наконец-то, целовались. Женина свекровка подрисовала яркой помадой тонкие губы, подвязалась жоржетовым платочком и приготовилась к встрече с руководством. Анкина мать сидела на вынесенном на платформу стуле и курила сигарету. Анкина мать — крепкая и скуластая забайкалка, всех называет на «ты», без различил:

— Ты что, девка, приуныла? Обожди, найдут на нас хозяина!

Под вечер приехали из Грушевской МТС. Грузовик и маленькая машинка, похожая на виллисы сорок пятого года. Из машинки вылез невысокий человек в синем галифе и в кепке с пуговкой на макушке и пошел к вагону.

— Здравствуйте, товарищи. С приездом. Савельев Николай Николаевич — секретарь парторганизации. Давайте перегружаться.

Шофер подогнал грузовик поближе и высунулся из кабины, наблюдая, как эти приезжие таскают свои бесчисленные столы и комоды. Выяснилось, что Лёлька не может поднять ни одной своей вещи, а Никита — единственный представитель мужской силы. Он ворочал вещи за всех, и скоро ему стало жарко. А свекровка только бегала вокруг и приговаривала: «Ника, осторожно, тут стекло!» Наконец, шофер сжалился и взялся помогать Нике, потом они вместе закурили и нашли общий мужской язык.