Они заезжают втроем за Лёлькой в черной парадной машине с похожим на самовар газогеператором сзади: в городе плохо с бензином. Машина — вскладчину. Лёлька залазит в нее боком, чтобы не измять платье.
Столы — в большом зале — цветы и карточки с именами против каждого прибора, и гости на местах, и кавалеры стоят за стульями и ждут, когда они входят в зал под марш, парами, пятьдесят девочек в белых платьях! А начальник дороги Журавлев — полный, седеющий, в кителе со звездами на погонах, сидит на почетном месте, в окружении самых интересных дам из родительского комитета, и улыбается.
Сад Желсоба, освещенный рассветом. Совсем розовая раковина оркестра на летней эстраде, и пустые, от росы влажные, скамейки. Девушки в белых платьях бродят по нему неслышно, как по оперной сцене.
Девушки в длинных платьях, в утренний час — на улицах города. А город оживает, открываются китайские лавочки, и разносчики появляются со своими корзинками на коромыслах.
Из Большого проспекта, как из коридора, выкатывалось солнце — круглое и блестящее. Лёлька сменила каблуки на теннисные «резинки», подобрала белый подол, чтоб не мести асфальт, и пошла пешком к себе на Соборную рядом с полусонным Анатолием. И у самой глаза смыкались на ходу — заснуть и ничего больше! Завтра сообразим, как жить дальше!
К зданию института Лёлька подходила с почтением — папа тоже учился в этом здании, только во времена КВЖД, и тогда институт так же был советско-китайским. Харбинский Политехнический — ХПИ. Теперь институт готовит кадры для КЧЖД — вновь открытый, полупустой со своими мастерскими и лабораториями — только приходите — поступайте!
Экзамены оказались легкими, и всех приняли. Юрка пошел на строительный факультет, Лёлька с девчонками за компанию — на транспортный. Лекции — не трудные совсем, как продолжение школы, только уроков не спрашивают! Нивелиры и экеры — геодезия. Аналитика и дифференциальные исчисления! Даже к самой себе Лёлька проникается уважением за то, что изучает такие серьезные вещи. Только студенческой тужурки не хватает! Лёльке срочно понадобилась тужурка. Мама нашла выход из положения: вытащила из нафталина папину, отнесла к своему «придворному» китайскому портному на Зеленый базар, и он сделал из нее шедевр — зеленые канты, два ряда медных пуговиц и значки — скрещенные ключ и молот!
Вот и определилась Лёлька на ближайшие пять лет… А как же — Родина, если устраиваются они в Харбине этом, как на «длительную стоянку»?
Армия ушла, словно живая связь с Родиной оборвалась. Закрыта граница, и опять Харбин — отрезанный, как остров, и живи как знаешь!
Юрка ходил в консульство. Ему сказали: «Никакого отъезда — вы учитесь в ХПИ? Учитесь! Дороге нужны советские специалисты. (Через пять лет Лёлька и Юрка выйдут из института на Дорогу, которая учит их сейчас, фактически, правда без стипендии, но совершенно бесплатно.) Рано вам думать о Советском Союзе! Надо сначала поднять свой идейно-политический уровень. И для этого НКОМ. Работайте!»
Нельзя так нельзя. Харбин — город дисциплинированный… Подсознательно и наивно будет ожидать Харбин, в том числе Лёлька, что вот-вот вернется Армия — и все станет как в сорок пятом. Года два будет ожидать, пока не поймет, что это — нереально и ничто не повторяется.
Однажды Лёлька почти поверила, что они возвращаются. Тем более, что это было оправдано: конец сорок шестого года, к городу подходили гоминдановцы, и Армия вполне могла вернуться, чтобы защитить!
Вечером, седьмого ноября, у Лёльки в гостях была Нинка, они сидели около радиоприемника, старого, стандартного, с картой Маньчжоуго на циферблате и пытались поймать Хабаровск, который транслировал передачу парада с Красной площади из Москвы. Было пять вечера по хабаровскому времени, а в Москве — десять утра и начало парада. Слышимость слабая, и все же доходило, как бы издалека, тихо, но четко — цокот копыт по Красной площади, бой часов и голоса команд. И, возможно, от этого смещения во времени и расстоянии, и от душевного настроя Лёлькиного — Москва! — она даже не удивилась, когда увидела в окошко танки на погрузочной платформе. Девчонки накинули пальто и выскочили на улицу.
Танки выгружались, большие и темные, точно такие, как Мишины. И красная полоска заката над платформой, и улица в складках подмерзшей грязи точно такими были, как в последний день Миши Воронкова, что Лёльке померещилось, все еще идет прошлый год. Лёлька разволновалась и дергала Нинку за руку — они вернулись! Но тут на улицу вышла мама и сказала: неизвестно еще — кто это, и пусть девочки идут. домой — мало ли что может быть! Потом девчонки сидели в столовой на подоконнике и смотрели, как танки разворачиваются по улице и уходят в сторону Саманного городка.
Читать дальше