Лариса Кравченко - Земля за холмом

И женщины японские в своих бывших оборонных момпэ, продающие сигареты с лотков, повешенных на шею на веревочках, просто в глаза заглядывают солдатам, и смотреть на этих женщин почему-то неловко Лёльке — от жалости, что ли… Торговля в городе развернулась невероятная! И откуда что взялось — рулоны кожи и, главное, сапоги, — все модницы теперь ходят в сапожках, с вырезом в виде сердечка на голенище, хотя сентябрь еще, и запросто можно бегать в туфельках. Самые потрясающие сапожки в классе у Иры — высокие, коричневые, Лёлька, конечно, тоже мечтает о сапогах, но где там, дома полное безденежье!

С деньгами, вообще, кавардак в городе — ходят еще маньчжоуговские гоби и какие-то новые, сиреневые, как простыни. Даже фальшивыми похоронными деньгами дают иногда сдачи! (Когда умирает человек, по китайским правилам, сжигается на могиле якобы то, что было у него в жизни, только из бумаги сделанное. Такие интересные китайские похороны — несут бумажных цветных лошадок, и человечков, и фанзу на носилках. И деньги сжигают — сколько было.)

Даже на улице Железнодорожной — торговля вовсю: в проломе станционного забора — семечки, колбаса какая-то подозрительная и водка: на цветной этикетке — русский медведь, пьющий из бутылки. Быстро Харбин сориентировался в обстановке!

— Ваня! — машут китайцам солдаты из эшелона.

— Капитана! — кричат китайцы.

— Да не капитан я! — отнекивается парнишка с одной звездочкой.

Он не знает, что китайцы привыкли так звать всех русских военных еще со времен русско-японской войны…

— Не смей разговаривать на улице с незнакомыми военными! — говорит мама. По как тут не разговаривать, если их полный город, веселых и замечательных! Все девчонки влюблены теперь в военных. Когда-то они так же были влюблены в Гордиенко…

Где он теперь — Гордиенко? Говорят, асановцев забирают. Почему-то все говорят — «забирают», а не «арестовывают», наверное, чтобы не путать с арестами при японцах… Стукачей, которые предавали людей японцам, и полицейских — мужа Нинкиной соседки Ольги Федосьевны и диакона Андрея из бабушкиной церкви. Совсем молодой диакон! Он провозглашал с амвона разные церковные слова, а перед службой мыл в церкви полы, завернув полы длинного подрясника. Но, оказалось, он прежде был корнетом, как Гордиенко. Значит, и Гордиенко заберут тоже?.. Жалко его, конечно, но, наверно, так надо. И лучше не думать о нем, чтобы не нарушать сплошного осеннего праздника…

«С берез, неслышен, невесом, слетает желтый лист…» Все девчонки теперь поют и переписывают советские песни в тетрадки. Началось это с того концерта во дворе храма Дзиндзя.

Концерт Краснознаменного ансамбля песни и пляски. Митинг Победы.

Во дворе Дзиндзя, того самого, куда сто раз гоняли их на поклон богине Аматэрасу. На местах еще стояли серые, высеченные из камня ворота-тории, а самого храма, похожего на деревянную беседку, то ли видно не было за спинами толпы, то ли вообще не было теперь? (Кстати, с этой Аматэрасу целая история была в эмигрантские времена. Японцы потребовали, чтобы храму кланялся каждый проходящий по площади русский, а харбинский архиепископ воспротивился, потому что тогда якобы нужно поворачиваться спиной к нашему собору, а это — неуважение к православной религии! Японцы долго воевали с духовенством, даже через Военную миссию, и отступили наконец, а эмигранты страшно ликовали, что хоть в чем-то победили японцев!)

Па дощатой трибуне возвышались солидные военные и говорили. Правда, Лёлька стоила далеко и плохо слышала. Рядом была мужская школа — мальчишки в своих линялых гимнастерках, только без обмоток уже. Юрка Старицин, Шурик Крестовоздвиженский и прочие… По теперь девчонки и не обращали на них никакого внимания. Девчонки вставали на цыпочки и крутили головами, чтобы рассмотреть ансамбль песни и пляски.

Ах, как они пели тогда!

Девчонки отбили себе ладошки, и на другой день вся школа пела «В белых просторах». А Лёлька, под впечатлением, видимо, сама написала стихи:

Потом был концерт ансамбля, но уже в самой школе. И школьная сцена дрожала от их бешеной русской пляски. Директор школы по прозвищу «Помидор» улыбался им любезной до крайности улыбкой. Впрочем, Лёлька всегда помнит его улыбающимся, даже в японские времена…