А Лёлька думала: настоящий, живой советский — и у них в доме! Вернее, в саду, но это в принципе одно и то же. Невероятно! Но, самое интересное, это как будто никого не удивляет, даже дедушку!..
Солдат допивает воду и отдает Лёльке кружку. Его крупные зубы влажно блестят, и глаза тоже блестят, словно он знает что-то такое, интересное. На путях гудит паровоз незнакомым голосом.
Таким было начало на улице Железнодорожной. Потом солдаты шли еще и еще, и почти все они начинали с того, что просили воды. И на крыльце теперь всегда стояло дежурное ведро с ковшиком. Оно стояло днем и ночью. Даже ночью оно пригодилось однажды…
Вторым пришел Алеша и попросил маму сварить борщ.
Нет, пожалуй, Алеша был третьим… Вторыми были те двое с автоматами.
Калитка была открыта, и дверь в дедушкину половину дома — тоже. Вечерний чай пить было рано. Дедушка с бабушкой сидели в столовой у окна и читали книжки. А Лёлька забежала к ним поболтать.
Вошли двое, высокие и плечистые, с автоматами. Один прошел в столовую и сел за стол против бабушки. Но автомата не опустил. Бабушка, естественно, онемела от страха. Второй стал по очереди открывать двери и заглядывать в другие комнаты.
— Кого вы ищете? — сурово спросил дедушка.
— Не тревожьтесь, папаша. Кого надо, того ищем!
— Вы нас не бойтесь. Мы — комсомольцы, — сказал тот, что сидел.
— А мы не боимся, — сказал дедушка.
— Вот интересуемся, как вы живете, — произнес наконец тот, что открывал двери.
— И что же вас интересует? — не без иронии сказал дедушка.
— Это кто у вас, родственник? — Парень стоял теперь перед дедушкиным портретом в резной раме из черного дерева. Па портрете дедушка был в парадном мундире и погонах с двумя звездочками (таким он приехал в Харбин, в полк, в девятисотых годах).
— Родственник… — ответил дедушка угрюмо.
— Смотри, Петро, у них наши погоны! — удивился парень.
Дедушка промолчал.
А Лёлька подумала: кусочек картона, обтянутый тканью!.. Сколько же разного наслушалась она о нем за всю свою жизнь в стихах и прозе: «…юнкерский, пулей пробитый погон!..» Символ ненависти взаимной и павшей монархии! Можно подумать: из-за него только, как «яблока раздора», докатилась сюда, до Харбина, половина окружающих ее взрослых!
(И странное дело — именно этот простой армейский погон совершил — в сорок пятом — чудо примирения в закоснелых от вражды стариковских сердцах! «Они пришли в наших погонах!» Получалось, что спорить, собственно говоря, не о чем!)
Парень рассматривал французский гобелен с выцветшими амурами и пастушками.
— Культурно живете…
Бабушка все еще опасливо косилась на автомат.
— Ну, что ж, пошли.
— Пошли…
Так они и ушли, и никакого интересного разговора в тог раз не получилось. Дедушка с бабушкой вздохнули с облегчением и снова принялись за свои книжки. А Лёлька побежала домой. Как раз в это время и пришел Алеша…
Алеша показался Лёльке очень молодым и славным. Гимнастерка у него была чистая и сидела на нем аккуратно. И говорил он вполне вежливо, даже краснел при этом. Он не знал, как называть маму, и обращался к ней просто «вы».
— Вы нам не сварите чего-нибудь горячего? Вы знаете, мы всю дорогу на сухом пайке. Мы сопровождаем трофейный эшелон. Вы нам борщ не сварите?
— Но у меня нет мяса, — пыталась сопротивляться мама. — Одна зелень…
— Как сварите, так и ладно. Лишь бы горячего… Мы вам принесем мясных консервов. У пас навалом японских консервов.
— Лучше я вам из них сделаю хороший соус… — предложила мама.
— Что вы, — прямо испугался Алеша, — они у нас уже вот где! — Он показал на своем горле, где у него сидят японские консервы. — Они же сладкие!
— Ну, ладно, приходите часа через полтора, — сказала мама.
Через полтора часа Лёлька накрыла на стол, папа уселся за компанию, а мама разлила борщ но тарелкам. Кроме Алеши, пришли еще трое. Они ели борщ и задавали папе вопросы:
— И вы давно здесь живете?
— С девятисотого…
— Ого! Еще до Октябрьской…
— И как же вы под японцами жили?
— Плохо жили. Хлеб по карточкам…
— Вы слыхали про блокаду Ленинграда? — спросил Алеша.
Папа сказал:
— Да, да, конечно.
А Лёлька никогда даже слова такого не слыхала — «блокада».
Выяснилось, что Алеша из Ленинграда. Он стал рассказывать о чем-то страшном — липком, как земля, хлебе и ледяной дороге через Ладогу. Лёлька слушала и больше угадывала, чем понимала (Алеша употреблял много совершенно новых слов). Это, наверное, действительно было очень трудно — война и блокада Ленинграда… Лёлька привыкла к слову «Петербург». По сейчас она сама произнесла «Ленинград» и удивилась, как естественно это у нее получилось…
Читать дальше