Леонид Могилёв - Пес и его поводырь

Пес лег слева, лицом к стене, натянув на голову куртку, и прикрылся, как мог, одеялом, с тем, чтобы Саше осталось что-то от тонкого суконного покрывала. Саша, ощущая каменные плиты пола, прижался к Псу, ощущая поток холодного воздуха — это румын выходил за дверь. Они с Викешей решили ночевать сидя, в стасидиях, кои были и здесь. Румын, должно быть, прочтет Акафист, а Викеша подремлет, ощущая немыслимые минуты этой ночи. Редкая удача.

Было действительно холодно, но от иконы Богородицы исходило совершенно реальное тепло. Словно в печечке малой тлело… И совершенно неожиданно он уснул…

Пес не мог заснуть долго. Он знал, что Черная Рожа попытается и в эту ночь найти его и развлечь… И потому он стал вспоминать, что еще было в тех полезных и поучительных папках, которые он прочитывал перед давней командировкой на Святую гору.

… Иногда говорят, их сорок; иногда — двенадцать. Они безостановочно идут по склонам Святой Горы. Где-то их пристанище. Их скит.

Больше всего Пес не хотел бы увидеть во сне утомленную улыбку Афродиты…

Вот и нашли его. Как и почему? Какая разница?… Может быть, сдали реаниматоры. Может быть, в прошлом совершил оплошку.

Саша переворачивался с боку на бок, примерно два раза в час, но, кажется, спал. Румын добросовестно молился. Викеша сидел в стасидии, закинув голову вправо, прикрыв ноги одеялом. Тонкие блики лампадок завершали волшебство. Зыбкий свет их не морочил, не растекался вокруг иллюзорной нежитью. Это была сама жизнь.

Ветер вершины был жизнью и скрипы, и шорохи ночи были жизнью. Наконец он уснул. Это случилось уже под утро, и тут же к нему пришли родители. Стояли оба будто бы рядом, но не здесь, а в гостиничном номере, только город не понять и не объяснить. Он ясно помнил, что потом нужно будет выйти на улицу, перейти дорогу и встать под навесом автобусной остановки. Желтый «Икарус» отвезет его на другой конец какого-то маленького города. Ни русского, ни латышского, ни греческого. Там его должны ждать. А родители стоят и смотрят. Говорят что-то, но слов не разобрать. Чего это они? Он встает с кровати с набалдашниками, ага, это из детства, и одеялко зеленое, ватное, в пододеяльнике, и какие-то вещички на полках этажерочных, но встает он затем, чтобы к окну подойти, а за ним — девка. Он вспоминает и не может вспомнить. Не было такой в детстве. А рядом еще одна — ростом поменьше. Тоже стоят и смотрят. На дворе солнышко, деревья зеленые. А на нем самом, будто бы, рубаха. Белая.

Пес проснулся от движения воздуха. Это дверь наружу открылась и закрылась. Нет никого в Метаморфозе. Только он и Саша. Розовое и светлое утро. Он встает и разминает себя, затекшего. Укола в сердце не чувствует. Нет никакого укола. Саша, почувствовавший простор и свободу передвижения, перекатывается на место Пса и мгновенно засыпает. Он понимает, что это ненадолго, на минуты, но пытается получить свою долю утреннего счастья.

Пес вышел на воздух. Справа, там, где обрыв и пропасть, — туман. Слева — солнце, Панагия внизу и два человечка быстро бегут вниз. Викеша бы так один не смог, но румын — прирожденный бегун по горам. Будто бы и не бежит, а летит. Пришли, на ночь глядя, ушли, не попрощавшись. Еще ниже — облака. Как будто мосты, наведенные от одного перевала к другому. А где же его девка заветная, та, что из юности, да и была ли она? Баб вялотекущее торжество. А девку свою первую и не вспомнить. И грех ее вспоминать сейчас. Вон как облака переливаются. А ночью они перетекали к звездам. Так что и границы не различить. Сегодня он не глядел на звезды, но другие ночи над другими облаками были. И стал он представлять, как со своей заветной девкой идет по Млечному Пути. Опять за свое. Перила и благость. Там, непременно, перила есть, зыбкие, но надежные, и они за эти перила держатся. Она ему что-то хорошее говорит, но только где ж это услышать, когда звездный ветер сливается с земным, горным. Они по щиколотку утопают в звездах, но еще держатся за руки, ведь если их расплести, то потом только перила останутся, и это навсегда. Перила Млечного Пути, других лестниц, что в конце его, учреждений, отелей, поручни железнодорожных вагонов…

Нога ее правая утопает в туман слишком глубоко и он тянет к ней руку и пробует докричаться, но бесполезно и неостановимо во плоти. Наконец, поняв, что произошло, он вспоминает, что в кармане куртки у него есть яблоко. Он его сберег для нее. Он это яблоко вынимает и бросает ей. И промахивается. Оно на миг повисает над краем бездны… А девка эта меняется лицом и становится той самой Ариной из Каргополя…