Назым Хикмет - Жизнь прекрасна, братец мой

Керим уже двадцать дней в «саркофаге» Пять дней его не кормили. А сейчас дают понемногу. По нужде только раз выводят. И еду дают только разик, а потом — опять на ногах, то свет, то тьма.

Керим уже двадцать дней в «саркофаге». Теперь его держат под руки, когда выводят в уборную.

Керим уже двадцать дней в «саркофаге». Больше он ни о чем не думает. Он утратил то, что называется способностью думать. Не чувствует он и усталости. Чувствует он нечто иное. То тьму, то свет. Поначалу он крепко зажмуривал глаза, чтобы спастись от этого — то света, то тьмы.

Вечером двадцать шестого дня Керима привели в кабинет начальника подразделения. Измаил тоже был там. На столе начальника стояли в стакане три почти увядшие красные розы.

— Ты его знаешь? — спросил начальник подразделения Измаила, указывая на Керима.

Измаил посмотрел на Керима, то открывавшего, то зажмуривавшего глаза. Казалось, то сжималось, то разжималось все его лицо. Измаил оторопел. Затем догадался: «саркофаг».

— Нет, не знаю.

— А он тебя знает.

— Ложь.

— Он тебе передал печатную машинку и вощеную бумагу? — спросил начальник подразделения у Керима.

Керим молчит. То открывает, то зажмуривает глаза. Керим не здесь, он в другом мире, в мире, который то накрывает кромешная тьма, то слепит безумный свет. Под руки его поддерживают двое полицейских.

Измаил знает, что Керим попал в «саркофаг» потому, что ничего не сказал на фалаке.

Начальник подразделения закричал на Керима:

— Ты, остолоп, отвечай давай! Получил ты от него, это мы знаем, а вот отдал кому?

Измаил смотрит Кериму в глаза. Страшная горечь охватила его. Сойдет с ума парень.

— Уложите этих негодяев!

Измаил опять попытался вырваться. Керим повалился на пол, когда его толкнули. Обоим привязали к ногам фалаки. Начали бить.

Обоих бросили в те же камеры. Через десять дней Керима увезли в сумасшедший дом.

Измаил чиркнул зажигалкой, чтобы раскурить сигарету. Сидевший напротив него Ахмед отпрянул, будто его укололи. Измаил тут же попытался отогнать мысль, мгновенно пришедшую ему на ум. Ахмед сказал:

— Я испугался, что ты подожжешь мне усы. — Он сразу понял нелепость этих слов. Замолчал.

Они легли спать. Ахмед дождался, пока Измаил захрапит. Встал. Нащупал зажигалку на столе. Подождал. Еще немного подождал. Зажег. Ему показалось, будто пламя обожгло ему глаза. Он зажмурился. Открыл глаза. Зажмурился снова. Открыл глаза. Он смотрит на пламя. Страшно ли мне? Мне не страшно, не страшно, не страшно. Он погасил зажигалку. Ну вот, боязнь пламени уже началась. Но воды я не боюсь. Какая боязнь начинается раньше? Надо найти книгу и почитать. Книга лежит на столе. Как я буду читать в темноте? Он открыл книгу. Нужные страницы теперь открываются сами. Чиркнул зажигалкой и, не глядя на пламя, стал переворачивать листы, всматриваясь в кое-как освещенные строчки. Не написано, какая боязнь начинается раньше, черт побери. Он положил книгу на место. Положил зажигалку. Лег. Пить снотворное еще не время. Я могу подождать еще два-три дня. А через два-три дня — жил да был товарищ Ахмед. От жалости, которую я чувствую к себе в последние дни, стоит ком в горле.

Я черчу четырнадцатую черточку. Аннушка рядом со мной. Нам осталось здесь шесть дней. Потом — в Москву, потом — неделя, десять дней, — дай руку, Стамбул!

Я посмотрел на Аннушку:

— Дай руку, Аннушка.

Я взял ее белоснежную руку с полными пальцами. Разлука прилипла к нашим ладоням, но Аннушка об этом не знает.

— Ахмед, мы опоздаем. И на обратном пути зайдем к Пете, заболел мальчишка, что ли?

Петя уже два дня не приносит молоко.

— Давай.

На станции по высокой деревянной платформе разгуливают расфуфыренные нэпманы. Дачи Восточного университета [55] Так Назым Хикмет упрощенно называет Коммунистический университет трудящихся Востока им. И. В. Сталина, учебное заведение, работавшее в Москве с 1921 по 1938 год, в котором он учился. тоже в нашем лесу. Группы китайских, японских, иранских студентов также курсируют туда-сюда. И поповская дочка там. У нее дружба с иранцем Хюсейн-заде. Гуляют бок о бок. Из наших турок никого нет. А еще здесь много крестьян с торбами и котомками. Несколько беспризорников.

С поезда сошли Маруся с Керимом. Мы обнялись. Маруся — крупная, красивая шатенка с карими глазами. На ней — довольно старая кожанка, а на голове — красная косынка.