Назым Хикмет - Жизнь прекрасна, братец мой

— Ляпнул, что нужно!

— А что такого?

— С бумагами, которые ты получил в Болу, отсюда ты до Батума не доберешься. Что ты еще ему наболтал?

— Больше ничего.

— В Айн-Пе тебя вызывали?

— Нет… Ладно, а как же мы в Батум-то поедем? — Внезапно меня осенило: — Послушай, а ведь здешний губернатор — один из воспитанников моего деда. Пойду-ка я к нему, попрошу у него нам бумаги.

Юсуф задумался:

— Мысль неплохая.

Мне до сих пор не приходит в голову спросить Юсуфа, чем он занимается в Трабзоне.

— Ты делай бумаги для себя, Ахмед. Делать пропуск нам обоим будет подозрительно. А я придумаю что-нибудь и через три-четыре месяца приеду. И давай больше здесь не встречаться.

— А в чем дело?

— Ты здесь кому-нибудь рассказывал о суде Болу, о мутасаррыфе?

— Кому же мне было рассказывать?

— Не знаю, от тебя всего можно ждать.

— Почему от меня можно всего ждать? Ты чего-то боишься, Юсуф. Ты в чем-то замешан? Кстати, послушай, здесь ведь что-то произошло.

— Кто тебе сказал?

— Хозяин гостиницы… Да и хозяина кофейни я спрашивал.

— Болтаешь то, что не надо!

Он оглянулся.

— Чего ты постоянно оглядываешься?

— Смотрю, не следит ли кто за нами.

— Почему за нами должны следить?

— Ты что, думаешь, в Айн-Пе не знают, что мы затеяли в Болу? Послушай меня, Ахмед, — он понизил голос, — Мустафу Субхи убили, и его товарищей.

— А кто это такой — Мустафа Субхи?

— Турецкий большевик.

— Где, как их убили? За что убили?

— За то, что они большевики.

Мы вышли на холм, поросший соснами. Юсуф сказал:

— Мустафа Кемаль вызвал их из России. Субхи был в России военнопленным, а потом примкнул к большевикам. Среди них были и такие, кто приехал из Стамбула. В Баку собирался какой-то конгресс, что ли, вот они туда и ездили.

— И что потом?

— Получив приглашение от Мустафы Кемаля, они приехали на границу. Их встретил Казым Карабекир-паша.

Мы сели под сосной. Погода стояла чудесная. С Черного моря веет легкий ветерок.

В Эрзуруме из хаджей, улемов [34] Хаджа — человек, совершивший хадж — обязательное для каждого мусульманина паломничество в Мекку; улем — мусульманский богослов. и прочего собачьего сброда создали общество, кажется, «Защиты священных реликвий». Еще на въезде в город освистали, камнями закидали тарантасы, на которых ехал Субхи со своими товарищами. «Они хотят сделать наши мечети стойлами для ишаков!», «Они хотят сорвать с наших жен чаршафы!», «Они хотят, чтобы мы надели шляпы!» — кричала толпа. Ну а Карабекир отнял у них оружие и отправил их в Трабзон.

Черное море простирается во все стороны, без конца и без края. Ни пароходного дыма, ни паруса.

— Здесь они ночью усадили всех на катер в Дейирмен-дере. Все это двадцать восьмого января было. Есть здесь один такой Яхья, староста лодочников, собака из собак. Прихвостень Хромого Османа. Вскоре после того, как катер с Субхи и его людьми вышел в море, Яхья сажает своих людей на другой. И они берут первый катер на абордаж неподалеку от Сюрмене. Говорят, вместе с Субхи было пятнадцать человек. Субхи и жену свою привез. Жена — русская. Говорят, схватка длилась около двух часов. В какой-то момент в руки Субхи попадает винтовка. Только он собирается выстрелить, как один из трабзонских псов стреляет в Субхи сзади, попадает в затылок. Других тоже перебили, кого зарезали, кого придушили, привязали к ногам камни, железо, побросали в море. Русскую увезли в Трабзон. Говорят, красивая женщина. Сидит взаперти дома у Яхьи. В Анкаре до сих пор боятся, что после такого здесь что-то случится.

— В Трабзоне есть кто-то из наших?

— Не знаю. Айн-Пе начеку.

А Черное море все такое же пустое и светлое, без конца и без края.

* * *

Ахмед ждал Юсуфа в Батуме не три месяца, а целых шесть. Юсуф не приехал. Он вернулся в 1924 году в Стамбул, занялся торговлей. Разбогател. Обанкротился. Начал промышлять контрабандой. В 1934-м погиб средь бела дня в Стамбуле, на Юксек-калдырым, от пули полицейского.

* * *

Портрет Мустафы Субхи я впервые увидел в Батуме. В Москве два или три раза перерисовывал его, чуть увеличив. В пенсне, с густыми черными усами. Один из самых уважаемых и, что самое важное, самых любимых мной людей на земле.

Я в Батуме, гуляю по парку. Я голоден. В кармане — пара миллионов рублей. На прошлой неделе я продал свой чемодан. Думал, он кожаный, оказалось — из клеенки. Рядом с кинотеатром — чайная, выпить бы в ней чаю, да не с сахарином, а с сахаром, вприкуску. Слушаю ропот моря. Нет никакого желания идти смотреть на развалившихся на пляже голых женщин.