Джулия Стюарт - Тауэр, зоопарк и черепаха

История, которую капеллан пересказывал на протяжении всего обеда из трех блюд, он сопровождал яркими театральными жестами. Покончив с жареным каплуном, капеллан отодвинулся от стола и потер руками спину, как будто заболевшую от вынашивания кроликов. А когда он в четвертый раз наполнил бокалы, то натянул пальцами кожу у глаз, обнажил передние зубы и зашевелил носом. А когда внесли ягодный пудинг, святой отец, который был ростом под два метра, скакал по столовой, изображая кроличьи прыжки. Бифитер смотрел на капеллана не отрываясь. Но когда преподобный Септимус Дрю утер белым платочком слезы, выступившие от хохота, и спросил друга, что он думает о Мэри Тофт, Бальтазар Джонс заморгал и спросил:

— Кто это?

Вернувшись домой, капеллан убрал совок под кухонную раковину, старательно вымыл руки и поставил на огонь скорбный чайник на одну чашку. Он сидел в одиночестве за кухонным столом, прихлебывая клюквенный чай, и его мысли снова вертелись вокруг Руби Дор. Не в силах более выносить муки одиночества, он поднялся, вынул из ящика рядом с раковиной стопку рецептов и сел выбирать орудие обольщения.

Когда выбор был сделан, святой отец прихватил письма, вынутые рано утром из абонентского ящика на почте, и отправился в кабинет сочинять проповедь. Сидя за письменным столом, он вспорол ножом из слоновой кости брюхо первому конверту и заглянул внутрь. Дочитав письмо до конца, он принялся читать снова, желая убедиться, что понял все правильно. Затем он сложил письмо, сунул обратно в конверт и убрал в ящик стола. Он сидел ошеломленный, откинувшись на спинку стула, и прикидывал, есть ли у него шанс стать лауреатом Премии за эротическую прозу, на церемонию вручения которой его пригласили.

Бальтазар Джонс стоял у дома номер семь на Тауэрском лугу и стучал в дверь. Когда после нескольких томительных минут ожидания ему так и не открыли, он поставил на землю клетку, приложил к оконному стеклу ладони и попытался разглядеть, что делается внутри. Наконец йомен Гаолер появился в дверях в халате, подпоясанном на выступающем животе, рукой он прикрывал глаза от сияющих мраморных облаков.

— С вами все в порядке? — спросил Бальтазар Джонс.

Йомен Гаолер почесал грудь:

— Я сегодня почти не спал.

— Можно мне зайти на минутку?

Йомен Гаолер отступил на шаг, пропуская гостя.

— В кухне у меня теплее, — сказал он.

Бальтазар Джонс прошел по коридору и поставил на стол клетку. Йомен Гаолер сел и провел рукой по волосам.

— Что это? — спросил он, кивая на клетку.

— Этрусская землеройка королевы. Надеюсь, вы за ней присмотрите. Она отличается чрезвычайно тонкой психической организацией.

Йомен Гаолер поднял на него глаза.

— И как же ее увидят посетители, если она будет жить у меня дома? — поинтересовался он.

— Они могут договариваться о визите заранее, хотя, если честно, лично я не огорчусь, если они вовсе ее не увидят. Я лишь хочу быть уверенным, что она останется жива.

— Давайте посмотрим на нее.

Бальтазар Джонс сунул руку в клетку и снял крышку с маленького пластмассового домика.

Йомен Гаолер поднялся и заглянул внутрь.

— Я никого не вижу, — сказал он.

— Она в углу.

Хозяин взял очки и посмотрел еще раз:

— Это вон то создание? А вы уверены, что оно живое?

— Разумеется, уверен. Я видел утром, как она шевелится.

Йомен Гаолер продолжал созерцать зверушку, затем почесал затылок и изрек:

— Честно сказать, сомневаюсь, что мне нравятся землеройки.

Бифитер мгновение вглядывался в его лицо.

— Еще вы у меня записаны помощником по уходу за пингвинами, — сказал он. — Их подарил президент Аргентины. Очевидно, они все-таки с Фолклендов.

Проводив Бальтазара Джонса, йомен Гаолер вернулся в кухню, сел и поглядел на клетку рассеянным взглядом смертельно уставшего человека. Накануне ночью он отправился в постель в самое что ни на есть детское время, облачившись в новую парадную пижаму, уверенный, что кошмар наконец закончился. Прежде чем принять вечернюю ванну, он распахнул в доме все окна и, следуя старинному способу изгнания привидений, постоял во всех углах каждой комнаты, размахивая дымящимся пучком шалфея. Струйки дыма поднимались вдоль стен к потолку и уносились в ночь. Но сразу после заката его разбудил топот башмаков по деревянному полу столовой этажом ниже и самые отборные ругательства в адрес испанцев, произносимые с девонширским акцентом. Собравшись с духом, чтобы спуститься по лестнице, пропитавшейся табачной вонью, он обнаружил, что картофелины, отложенные на завтрак, исчезли. Поспешно вернувшись в постель, йомен Гаолер запер дверь, накрылся одеялом и до самого рассвета с ужасом слушал богомерзкие звуки.