Мелвин Брэгг - За городской стеной

Подойдя к стойке за второй порцией виски, он спросил, заикаясь (заикание напало на него так неожиданно, что казалось притворным, но справиться с ним он не мог), дома ли Маргарет.

Оказалось, что нет. Как сообщила мать, она уехала обратно в Лондон. Отец уже почти оправился, так что необходимость в ее помощи отпала. Адрес Маргарет у нее есть, она предложила дать его, и Ричарду пришлось подождать, пока она разыскала адрес, медленно и старательно переписала его, сложила бумажку и вручила ему.

Он сунул бумажку в карман, решив потом выбросить. На что это ему? Да ничего между ними и не было! Все это относилось к тому далекому времени, когда жить было так просто.

Проглотив вторую рюмку виски с такой поспешностью, что жидкость, точно огнем, обожгла горло, он поперхнулся и отчаянно закашлялся, на глазах у него выступили слезы, и голова задергалась, как у марионетки.

Только выйдя на улицу, он понял, с кем ему нужно поговорить, и, сев в автобус, поехал в Уайтхэйвен — к Эдвину. Гараж был заперт изнутри, и он долго колотил в дверь, прежде чем ему удалось разбудить Эдвина, спавшего в своей комнатке в глубине помещения на втором этаже. Эдвин не захотел впустить его в себе, а Ричарду вовсе не хотелось идти с ним в какой-нибудь бар, поэтому они пошли гулять.

Верхней улицей они вышли из города и направились к расположенным террасами деревенькам, которые ненадежно лепились к крутым скалам, нависавшим над морем. Истекший день был чудесен, и закат поражал великолепием; какие-то дети играли на пустыре в крикет, мужчины вскапывали свои делянки, и все выглядело так удивительно мирно, так легко, приятно и просто, но покой, разлитый вокруг, ничуть не ослабил напряжения, владевшего этими двумя людьми.

— Я не рассказал Дженис о вас и той девке, — сказал Эдвин, и в голосе его так явственно прозвучало сознание собственной добродетели, хоть и с примесью хитрецы, что у Ричарда чуть было не сорвалось: «Ну так поди и расскажи — сам увидишь, что не больно-то я у тебя в руках». Однако он сдержался. Эдвину нужно сказать про Эгнис. Можно сказать и так и эдак — нет, только так…

— По-моему, именно это и прикончило Эгнис, — сказал Ричард и ужаснулся: как можно было выразиться так грубо о женщине, которую он любил, которая лежала сейчас одна в белой палате?

— То есть как это?

— Она после этого страшно изменилась, — ответил Ричард. — Словно отчаялась во всем. И вот, когда я хотел попросить у нее прощенья и объяснить ей все… мы были в саду, и я пошел за ней… и тут она и упала. Упала, убегая от того, что я собирался сказать ей.

— Не может быть! Правда?

Ричард не ответил. Вот он и сказал — ну и что? Самому себе должен был сказать. Сам решить за себя, как ему следует поступить. Просить о помощи — значило просить о сострадании. Он его не заслуживал.

Эдвин посмотрел на Ричарда, и было в его взгляде что-то от торжества и что-то от облегчения. Он остановился, сунул руки в карманы, вздохнул полной грудью и сказал с деланной небрежностью:

— Да не переживайте вы так. У меня ведь с матерью тоже что-то вроде этого вышло. Но это же чушь какая-то получается, понимаете? Она меня из себя вывела, и, если уж говорить начистоту, я, конечно, мог бы подъехать к самому ее дому, но я велел ей выметаться. Ну… вы же помните ее голосок. Так вот, она принялась орать на меня, и я вышел из машины, чтобы угомонить ее. Я пошел к ней… чтобы ей рот заткнуть, она ведь на весь город развопилась. А она, верно, решила, что я ударить ее хочу или не знаю уж что там. В общем, она попятилась… вот так она и упала. — Он замолчал и облизнул губы. Он знал, что Ричард приблизительно так и догадывался — а может, представлял себе все и гораздо хуже, — и потому решил пойти ва-банк и покончить с этим вопросом раз и навсегда. — Вот видите, я бы тоже мог винить себя — и виню… но это только если смотреть с одной стороны. Посмотреть с другой стороны — так виновата она… А на самом деле все это чистейший несчастный случай… Ведь вы же не хотели, чтобы с Эгнис так получилось, ведь не хотели же?

Ричард не ответил.

— Ясно, не хотели. И я не хотел. Так нельзя же всю жизнь казниться. А?

Внизу под ними скалы, уходящие в самое море. Хмурые, зловещие даже сейчас, в лучах заходящего солнца, и черные, словно насквозь пропитанные угольной пылью, густо покрывающей коттеджи и землю вокруг. Броситься бы на них. Только новые неприятности другим. И жизнь-то одна. Другой не дано.

Они повернули назад, и, когда подошли к гаражу, Эдвин вместо прощанья положил руку Ричарду на плечо — совсем как Уиф — и ободряюще стиснул.