Макс фон дер Грюн - Лавина

— Да. И номер его домашнего телефона, ведь члены правления фирмы должны быть досягаемы в любое время. Позвонить ему?

— Вольфик, давай поедем. Может быть, я ему сейчас нужна и смогу помочь. Конечно же, если дело дойдет до судебного процесса против Гебхардта, то мои показания будут иметь вес. Я дам такие показания, которые помогут отцу. Вообще было глупо уезжать. Хайнрих всегда мне говорил: «Киска, прежде чем что-то предпринять, подумай, чем это может кончиться». А я сбежала, не подумав. Сейчас уже не могу объяснить себе этой паники, а ты в тот момент оказался плохим помощником. Ты, Вольф, весь был во власти жалкого страха, которым заразил и меня.

— Близнецы поручили мне представлять их интересы в правлении фирмы. Я, выходит, стал преемником гранд-дамы, сижу теперь вместо нее в правлении. Я принял предложение, оформил, как полагается, у нотариуса, а твой отец не протестовал.

Садясь в машину, она сказала:

— Ты теперь представитель близнецов? Кто мог бы подумать! Хайнрих все прекрасно предусмотрел, но такого, ей-богу, не мог предвидеть.

Целый час по пути из Дюссельдорфа в Дортмунд мы почти не разговаривали. Матильда, пристегнутая ремнем, сидела неподвижно. Она ни разу не повернула головы, тупо уставясь через ветровое стекло на стремительно бросавшуюся под колеса автостраду. На какой-то миг мне показалось, что она постарела.

Когда мы возле Вестфаленхалле сворачивали на Крюкенвег, она прошептала:

— Мой отец фанатик, может, даже сектант, а такие плохо кончают. Ему обязательно надо завести себе подругу, несколько другую, чем мать, умную, с которой он мог бы поговорить. Моя мать всегда считала отца чокнутым. Боже мой, если бы я не попала в руки к Хайнриху, то мыкалась бы сейчас по свету, как копия матери, только помоложе.

— Твоя мать начинает шантажировать отца. Об этом он сам мне рассказал и очень этим обеспокоен.

— Стоило ожидать. Когда она чует деньги, у нее отказывают все тормоза, даже если при этом она сама падает в пропасть. Она такая. Ее уже не исправишь. Но разве это удивительно? Каждому человеку нужны в жизни деньги. Ее полицейский сидит за укрывательство краденого, а когда выйдет, то подыщет себе женщину помоложе или просто другую, главное — с деньгами… А поскольку мать умом не блещет, то воображает, будто отцу принадлежит теперь весь завод. Ее можно пожалеть, однако я бы не хотела с ней встречаться, не потому, что она злая, нет, она не злая, она просто глупая. Раньше мать часто била меня, и теперь я понимаю, почему она так делала — у нее не хватало слов.

Я остановил машину в районе Шёнау в тени университета перед импозантным, чистеньким домом на одну семью.

— Приехали. Выходи, он дома.

Матильда открыла дверцу, но продолжала сидеть.

— Я боюсь.

— Не бойся. Он тебя ждет.

— Ждет меня?

— Говорю же.

— Спасибо, Вольфик.

Я не хотел присутствовать при их встрече: это было бы неприятно мне, да, пожалуй, и ему. Я подождал, пока она позвонила и пока открылась входная дверь, а потом уехал.

Май обрушился на нас прохладой и холодным дождем. В сокращенных выпусках газет можно было прочесть, что у нас самый холодный май за последние пятьдесят лет. Сомнений не возникало, ведь ежедневно у меня перед глазами был наш сад, имевший жалкий вид.

Я заметил, что с некоторых пор соседи по-другому стали на меня смотреть, здороваться, по-другому разговаривали со мной. Раньше я был для них человеком свободной профессии, теперь же стал одним из руководителей на предприятии, которое казалось им, вероятно, подозрительным. Я не мог даже упрекнуть их за это, поскольку то немногое, что писали о нашей модели, было полно недомолвок.

Уважение соседей, особенно старожилов, мы с Кристой заслужили не в последнюю очередь тем, что оригинально разбили свой сад, ухаживали за ним и вкладывали в него кучу денег. Это их восхищало. Летом люди останавливались перед нашим садом и почтительно покачивали головами.

Когда я, напевая себе что-то под нос, смотрел на наш мрачный сад, ко мне подошла Криста и молча положила на подоконник свернутый листок бумаги. Я вопросительно взглянул на нее, и меня изумило ее застывшее лицо. Я осторожно поднял листок и, уже разворачивая, узнал письмо Гебхардта заводскому коллективу.

— Откуда оно у тебя? — спросил я.

— И это все, что ты можешь сказать? Конечно, ты давно обо всем знал, но скрывал от меня.

— Откуда оно у тебя? — снова спросил я.

— Мне подсунули его в отеле. Теперь угадай, кто — доброжелатель или недоброжелатель? Во всяком случае, я обнаружила письмо в кармане пальто.