Макс фон дер Грюн - Лавина

После этих слов, которых никто не ожидал услышать от гранд-дамы, раздались наконец долгожданные аплодисменты.

Когда все снова стихло, какой-то мужчина лет тридцати выкрикнул:

— Все это кажется мне слишком прекрасным, чтобы в это поверить. Господин Бёмер вдруг превратился в человеколюбца. Ни один человек не раздаривает своего состояния шутки ради. Я знаю только одну истину, и она вечна: у кого ничего нет, тот хочет что-то иметь, а кто что-то имеет, тот ничего не хочет отдать. У кого есть миллион, тот хочет получить второй. Вот так!

Кто-то подхватил:

— Конечно, Шнайдер будет за эксперимент, он ведь получит самый большой куш!

Другой воскликнул:

— Пусть семья Бёмера сохранит завод за собой! До сих пор дела шли хорошо, пойдут хорошо и дальше!

И снова кто-то:

— Почему вдруг хотят перевернуть все с ног на голову? Мы выполняем свою работу и не желаем перегружать себя разной ерундой. А то нам, чего доброго, придется возмещать и банкротство.

После этих реплик поднялся большой шум. Шнайдер подождал, пока страсти улягутся, и потом, чуть ли не заклиная, произнес:

— Повторю еще раз: то, что сегодня здесь происходит, — такого в нашей стране не бывало. Может быть, потому у некоторых это в голове и не укладывается. Понятно и простительно. Непростительно только аргументировать с помощью подтасовок и подозрений. Давайте же, коллеги, примем этот подарок наперекор всему. Положение с заказами у нас неплохое, по сравнению с общим положением в экономике наши дела обстоят блестяще. На следующий год мы полностью обеспечены заказами. Производственные мощности загружены, мы опережаем конкурентов, предприятие наше крепкое. Я взываю, стало быть, к вашему большему благоразумию и прошу, пока только в порядке пробы, сделать знак рукой. Кто за договор, прошу поднять руку. Для подписания договора подготовлено помещение отдела заработной платы, где каждый может спокойно поставить свою подпись.

Почти три четверти персонала проголосовали «за». Гранд-дама встала, близнецы тоже, и вслед за ними покинули товарный склад те, кто сидел в первом ряду. Постепенно разошлись все собравшиеся, кроме нескольких мужчин, стоявших в оконной нише и оживленно что-то обсуждавших.

Когда я подходил к маленькой дверце в больших раздвижных воротах склада, то заметил за выступом стены какую-то фигурку в синем пальто и синем платке. Я побежал обратно, мимо возбужденно разговаривавших мужчин, но девушка уже исчезла, будто сквозь землю провалилась. Если я не ошибся, это была Матильда.

На другой день результаты голосования были опубликованы: за исключением одного шестидесятилетнего рабочего, которому немного оставалось до пенсии, договор подписали все.

Эксперимент должен был начаться с 1 апреля 1984 года.

В магазине фототоваров, услугами которого пользовался много лет, я получил наконец свою отремонтированную камеру. При этом хозяин уговорил меня взять телеобъектив, последнюю новинку из Японии, сказав, что покупать его не обязательно, он предоставит его мне на несколько недель бесплатно, просто для пробы. Такое, дескать, он предлагает не каждому, но я его постоянный клиент, а постоянным клиентам он всегда желает сделать что-то приятное.

Я прикрепил телеобъектив и, довольный, ушел из магазина. Такое обслуживание меня вполне устраивало.

Потом я заглянул в книжный магазин в Крюгер-пассаже, чтобы посмотреть новые фотоальбомы, но при всем широком выборе не обнаружил для себя ничего подходящего и вскоре ушел оттуда. Я возвращался к своей машине, которую поставил на улице Остваль. Возле церкви св. Райнольда меня, не заметив, обогнал какой-то человек, сбежал по лестнице к светофору на Брюкштрассе, пересек проезжую часть и тут же затерялся среди прохожих. Я узнал его с первого взгляда, его нелегко было с кем-то спутать: это был стриженный ежиком толстяк, который впервые встретился мне перед нашей церковью, на второй день после убийства.

И вдруг я вспомнил и распознал тот самый голос, который ночью по телефону шантажировал сначала Шнайдера, а потом меня. Несколько недель он звучал у меня в ушах, но тщетно я пытался установить его владельца.

На всякий случай я сбежал вниз по Брюкштрассе и снова увидел стриженого возле главпочтамта. Пока он, часто оборачиваясь, с противоположной стороны Остваля поднимался к почтамту, я успел сделать три снимка при помощи телеобъектива. Потом подождал минут пятнадцать, пока он снова вышел и направился к главному вокзалу. На нем было пальто из верблюжьей шерсти, которое делало его еще более бесформенным, чем обычно. Я перебежал на красный свет улицу и трамвайные пути, следуя за ним до самого входа в здание вокзала, там опять его потерял и остановился перед железнодорожным табло, делая вид, будто ищу нужное направление поезда. Потом метался с платформы на платформу, но прибывавшие и отправлявшиеся поезда загораживали мне поле зрения, и человек, которого я искал, скрылся.