Макс фон дер Грюн - Лавина

— Ну а если найдем, тогда что? Отправимся в полицию и заявим: вот человек, которого вы безуспешно ищете уже несколько месяцев?

Я попытался рассмеяться, но смог лишь фыркнуть.

— Никакой полиции, — сказала Матильда. — Я хочу повесить этого человека там, где висел Хайнрих: на колокольне, в том же самом окне. А ты мне поможешь.

Она выскочила обратно в гостиную и звонко ударила кулаком по ладони. Я понял, что это уже не игра, что здесь запахло смертоубийством. Я уже представил себя стоящим на террасе, с фотокамерой в руках, и фотографирующим стриженого в окне колокольни так же, как фотографировал Бёмера. Радость заключается в повторении.

— Ты мне поможешь, — сказала Матильда. — Для меня одной он слишком тяжел. Судя по фото, весит килограммов сто с лишним.

После вступления в силу договора первое заседание правления было назначено на понедельник, 2 апреля. Я испытывал внутреннюю напряженность и беспокойство, оттого что уже несколько дней не слышал от Шнайдера ни одного слова; только подписанное Гебхардтом и носившее личный характер письмо уведомляло меня о собрании.

Мое беспокойство передалось и Кристе.

— Желаю хорошего старта, — напутствовала она, — однако ты врешь, что согласился войти в правление только ради меня. Сам знаешь, что сделал это ради самого себя. Ты всегда хотел быть не тем, кто ты есть. На фотографирование смотрел как на промежуточную ступеньку, а на самом деле всегда искал что-то другое. Даже когда стал хорошим фотографом, то никогда не был доволен своей профессией. Надеюсь, что теперь ты не разочаруешься, не разрушишь то, что создал с таким трудом, ценой таких лишений. Мне хотелось тебе еще раз это сказать.

В коридоре административного корпуса мне встретился Шнайдер, взял меня за руку и, проведя в свой кабинет, показал на письменный стол.

— Здесь лежит ваш договор, — сказал он. — Спокойно прочтите его и, если что неясно, спросите. Это, если не ошибаюсь, своего рода льготный договор. Бог знает какие муки принял старик, когда решил ввести вас в правление.

Договор гарантировал мне ежемесячное жалованье в шесть тысяч марок. Обязанности были определены не совсем точно, говорилось только, что я должен присутствовать на всех заседаниях, касающихся производства, и выполнять особые задания, которые время от времени буду получать от правления или директора завода. Шнайдер не ошибался: это был льготный договор, который вызывал тысячу вопросов, но не было причин его не подписывать.

В кабинете Бёмера находились Шнайдер, гранд-дама, опять сидевшая за письменным столом своего мужа, Гебхардт и заместитель председателя производственного совета Хётгер, у которого был такой вид, будто он присутствует на похоронах. Когда Шнайдер начал читать отчет о состоянии дел, вошел главный инженер Адам, уселся и стал скучающе слушать: факты, приводимые Шнайдером, были ему известны.

Дела на заводе шли хорошо, даже отлично. Поступление заказов, особенно из стран восточного блока и третьего мира, было более чем удовлетворительным, а партнеры из соцстран всегда отличались надежностью. Тем не менее риск сохранялся, поскольку приходилось считаться с необычно длительными рассрочками платежей, а это порой вызывало необходимость в краткосрочных банковских кредитах с нестабильными процентами.

На эту тему Шнайдер зачитал статью из одного экономического журнала под заголовком: «Всемирно известный электромоторный завод в руках рабочих». А ниже более мелким шрифтом: «Социалистическая модель?»

Все факты в статье были верны, но истолковывались они превратно, в ущерб модели: своего рода объявление войны со стороны влиятельных промышленных кругов, разумеется, под личиной объективности и согласованности. Последняя фраза гласила: «Предоставят ли банки кредиты этому предприятию?»

— Конечно, за этим кроются интересы определенных групп, — сказал Шнайдер. — Статья написана, несомненно, по заказу, чтобы поставить нас на место. Что ж, неплохо, теперь мы знаем, что делать. Одно все же мне непонятно: ни один журналист со мной не говорил, а в статье все абсолютно точно. В ней можно прочитать и о таких вещах, о которых знают только посвященные.

Он пытливо оглядел всех: гранд-дама кивнула, Гебхардт рисовал чертиков на листке бумаги, Хётгер слегка растерянно смотрел то на одного, то на другого.

— Надо надеяться, — сказала гранд-дама, — что нам не придется сразу прибегать к долгосрочным кредитам, ведь мы не можем больше полагаться на доброе имя моего мужа. Его никогда особенно не любили определенного толка люди, но он пользовался их уважением потому, что был удачлив. С другой стороны, может быть, теперь банки будут навязывать нам свои кредиты, если захотят получить к нам доступ.