Макс фон дер Грюн - Лавина

Стояла необычная тишина. Я не слышал шарканья ног, разговаривали не громко, только шепотом; вся атмосфера напоминала театр, когда после третьего звонка ждут поднятия занавеса. Последний звук замер, когда поднялся Шнайдер, вышел на трибуну и встал перед микрофоном. Ему не надо было просить тишины, тишина сама встретила его. В руках он держал текст своего выступления, которое я уже знал. Он много раз советовался со мной по телефону, просил внести поправки и дополнения.

— Многоуважаемая госпожа Бёмер, многоуважаемый господин Ларс Бёмер, многоуважаемый Саша Бёмер, дорогие коллеги! Я не намерен произносить длинную речь и объяснять, почему мы здесь собрались. Это каждому слишком хорошо известно. О необычности нашего собрания все вы узнали из письма, посланного вам восемнадцать дней тому назад вместе с договором, которому сегодня, если будет общее согласие, мы хотим вашими подписями придать законную силу. У вас было достаточно времени обо всем подумать, посоветоваться с друзьями и сведущими людьми. Многие из присутствующих здесь за последние дни и недели вели и со мной оживленный обмен мнениями. Кое у кого сомнения отпали, у кого-то они, наоборот, возникли. Многие из вас — я это хорошо знаю — сбиты с толку, растерянны, полны подозрений, настолько необычно то, что мы хотим сегодня утвердить. И все-таки мы хотим сегодня претворить в жизнь завещание всеми нами высоко ценимого и слишком рано от нас ушедшего Хайнриха Бёмера, хотим, чтобы оно приобрело юридическую силу: коллектив станет на пятьдесят процентов владельцем завода электромоторов Бёмера. Госпожа Бёмер перед этим собранием заверила и уполномочила меня объявить здесь, что если наш опыт оправдает себя, то с течением лет она и ее сыновья совсем откажутся от участия в делах фирмы и постепенно передадут оставшиеся в собственности семьи пятьдесят процентов заводчанам с тем, чтобы когда-нибудь — это ее настоятельное желание, выходящее за рамки завещания, — завод полностью перешел в руки коллектива. Тогда мы все станем владельцами предприятия, со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями.

Это, уважаемые коллеги, разумеется, не значит, что отныне каждый может делать или не делать на заводе все, что захочет. Работа будет продолжаться, как и прежде, с той разницей, что каждый будет работать уже не на единоличного владельца, а на себя самого и на других. Будем хорошо хозяйничать, будем много и получать, будем нести убытки, значит, придется разделить их поровну. Я произнес слово «убытки», но хочу сразу же оговориться, что зарплату и жалованье это не затронет. Только в том случае, если убытки перекроют допустимое, чего, разумеется, никто не хочет, каждому придется раскошелиться. Надеюсь, что такого никогда не случится.

Правление нашего предприятия, согласно последней воле Хайнриха Бёмера, возглавлю я в качестве директора завода с неограниченными полномочиями. В правление войдут также госпожа Бёмер, которая вместе с тем представляет интересы обоих сыновей, разумеется, господин Гебхардт, ответственный за коммерческую часть, господин Адам, ответственный за техническую часть, и председатель производственного совета, которого нам предстоит заново избрать. Кроме того, в правление войдет не работавший раньше на предприятии господин Эдмунд Вольф, который стоит вон там, прислонившись к столбу, поскольку не выносит длительного сидения. Он, я должен это подчеркнуть, включен в правление по настоятельному желанию Хайнриха Бёмера. Правление, как правило, будет собираться один раз в неделю по понедельникам в пятнадцать ноль-ноль. После семнадцати часов каждый может прийти ко мне с любым вопросом.

Мы стоим на пороге большого, нового эксперимента. Я прошу вашего доверия. Если каждый будет помогать по мере своих возможностей, то наш эксперимент осуществится, несмотря на все препятствия. У нас нешуточные конкуренты — крупные концерны, мы зависим также, и об этом нельзя умолчать, от благосклонности банков, но наша работоспособность, наша изобретательность и качество нашей продукции опровергнут лживые утверждения, что эта модель абсурдна и заранее обречена на провал, опровергнут насмешки и проклятья, а также смехотворные и гнусные измышления — некоторые из вас могли прочесть подобного рода писания в газете, — будто модель инспирирована коммунистами.

Надеюсь, вы не оставите мои слова без внимания. Буду и впредь к вашим услугам.

Почти никто не зааплодировал. Внятно захлопали лишь я и сидевшие в первом ряду, громче всех — гранд-дама. Пятьсот рабочих и служащих молча глазели на трибуну, на одинокого человека перед микрофоном, который бесстрастно, но поэтому особенно убедительно прочитал по бумажке свое выступление. Гранд-дама забеспокоилась, заерзала на стуле, несколько раз оборотившись назад; близнецы сидели как изваяния, Гебхардт будто окаменел. Нотариусы Вольрабе и Гроссер смотрели в потолок. Доктор Паульс беспрерывно сморкался в большой носовой платок, а Адама, казалось, придавили к стулу.