Адель Уолдман - Милый друг Натаниэл П.

Конечно, если бы Аурит указали на это, она пришла бы в ярость. А то, что выводило ее из себя, обычно просто отвергалось – именно по этой причине. Ей не нравилось даже то, что Нейт касается вещей, находящихся за границей ее кругозора. Когда он заговаривал о философах, которых Аурит не читала – то есть едва ли не всех, – она мрачнела, поджимала губы, а на виске у нее начинала пульсировать жилка, как будто Нейт не цитировал Ницше, а, вынув из штанов член, охаживал ее оным. Даже Джейсон – а в человеческом плане он проигрывал Аурит по всем статьям – был намного справедливее в интеллектуальном смысле.

И это блестящая Аурит! Если уж говорить начистоту, Нейт считал, что женщины в целом менее способны к бесстрастной эстетической оценке литературы или искусства: они более склонны основывать суждения на некоем месседже произведения, независимо от того, одобряют его сами или осуждают.

К этому моменту кофейник выглядел уже достаточно прозрачным.

Нейт отставил его в сторону и осмотрел саму кофеварку, обратив первостепенное внимание на приставшую к ней спекшуюся гущу. Он перевернул легкий пластмассовый аппарат вверх дном, и отделения раскрылись, створки закачались на пластмассовых шарнирах. Машинка попыталась выскользнуть из рук, но Нейт успел, быстро согнувшись, поймать ее и прижать к животу. Потом он поставил кофеварку в раковину и принялся драить ее мягкой губкой.

Закончив, Нейт оставил кофеварку сохнуть рядом с кувшином, а сам отправился в спальню, стягивая на ходу сырую футболку. Скудные лучи предвечернего солнца безуспешно старались пробиться сквозь плотные облака. Запотевшие стекла усиливали ощущение герметичной закупоренности.

К своему скромному жилищу он питал самые теплые чувства. Печать небрежения и бедности, лежавшая на всей квартире, была симпатична ему на каком-то органическом уровне. Здесь не было настоящей нищеты, не ощущался неприкрытый утилитаризм родительского кондоминиума, где невидимые, постоянно работающие домашние устройства создавали монотонный звуковой фон, напоминающий жужжание больничных мониторов. Или дело было в фальшивой пластмассовой элегантности пригородного ранчо, иммигрантской версии американского дома, выбранного из телешоу предыдущего поколения, с искусственными цветами и редко используемой гостиной. Даже построенные с большим вкусом и более современные предвоенные кооперативы, купленные некоторыми его друзьями в последние годы, с детскими воротцами и винными холодильниками (винными холодильниками!), были, на взгляд Нейта, более убоги, чем его квартирка, служившая домом для человека, живущего не ради домашнего уюта, к которому, похоже, все теперь стремились.

Он немного прибрался. Помогло. В повседневной жизни Нейта за всплесками бурной активности следовало сползание в летаргию, грязь, одиночество и мрак. Помешать этому погружению могла бы работа или следование рутине, но ни того, ни другого у него не было, а обычный в таких случаях вариант с выпивкой помогал только на короткий срок. Тем не менее если настроения и выводили Нейта из строя, то не более чем на день-два, а после продажи книги запои стали и реже, и менее острыми. Относительный успех, может быть, и не сделал его счастливее, но менее несчастным сделал наверняка.

Сегодня из состояния бездействия Нейта вывело приближение срока сдачи работы. От него ждали рецензии, и время поджимало. Готовясь засучить рукава, он переключился в гиперпродуктивный режим и за несколько последних часов переделал кучу дел: совершил пробежку (пять миль за сорок одну минуту и тридцать восемь секунд), ответил (с опозданием) на приглашение на свадьбу друга, забросил в прачечную белье, заскочил в бакалейный, где купил пива, молока, три пиццы «селесте» (со скидкой) и изрядный запас продуктов (его завтрак состоял из тарелки «Рейзин брэн» и «Лаки чармс» на десерт).

Чувствуя, что заслужил передышку, Нейт открыл окно в спальне и, высунувшись наружу, глотнул свежего влажного воздуха. Два окна – по одному в спальне и кухне – были единственным, что могло бы привлечь к квартире внимание какого-нибудь яппи. Оба выходили на юг, впускали море солнца и, поскольку квартира находилась на шестом этаже, предлагали пристойный вид – если смотреть вдаль, поверх крыш соседних зданий, а не вниз, на улицу. Но Нейту его квартал был дорог именно своим уродством. Близость к стилю и моде – притягательным барам и ресторанам, кофейням, друзьям – была плюсом в плане удобства, но ему нравилась его не-модность. Надпись на желтом навесе над мастерской по ремонту шин провозглашала: «Открыто с 7 до – ». Каждое воскресное утро у церкви через улицу собиралась толпа облаченных в черное женщин, длинные юбки которых трепал ветер…