Кэрол Брант - Скажи волкам, что я дома

— И он, что…?

Тоби покачал головой.

— Ему отрезало ноги, — сказал он, глядя в сторону. — Вот почему я попал в тюрьму. Я все тебе рассказал. А ты уж сама решай, хочешь ты теперь со мной встречаться или нет.

— Но вы же не виноваты, — сказала я. — Они первые начали.

Тоби пожал плечами.

— Все равно это было неправильно.

— Но… они же отняли у вас столько лет. Они…

Тоби долго молчал, а потом тихо проговорил:

— Но они подарили мне Финна.

Он сказал это так, словно не сомневался, что это был очень выгодный обмен. Что, если бы он мог выбирать, он бы сделал все так же, как в первый раз. Снова бы столкнул человека под поезд и пожертвовал годами собственной свободы, если бы это была единственная возможность встретиться с Финном. Я подумала, что это очень неправильно, очень страшно и очень красиво.

Я думала, это конец истории. Но Тоби продолжал говорить. У меня было стойкое ощущение, что он разговаривает не со мной. Что он говорит все это лишь для того, чтобы их с Финном история вышла в мир. Он сказал, что, когда они познакомились, ему было двадцать три, а Финну — тридцать. Финн тогда жил в Лондоне, учился в магистратуре изобразительных искусств, и общественная работа была у них частью курса. Финн выбрал преподавание в тюремной изостудии, где проводились занятия для заключенных.

— И вот он приходит на первое занятие, а мы сидим в классе. Я сам и еще полный класс настоящих преступников. Финн стоит перед нами. Я вижу, как он старается напустить на себя невозмутимый вид. А сам жутко волнуется. Оглядывает лица собравшихся, а я смотрю на него и не могу оторваться. Я до сих пор это вижу как будто воочию. Его лицо. И то, как он нервно закусывает губу в уголке рта. И его узкие плечи, такие хрупкие и изящные. Я смотрю на него и думаю: «Посмотри на меня. Я здесь единственное, что по-настоящему имеет значение». А народ в классе уже начинает шуметь. Был там один задрот-кокни… ой, прости, Джун. В общем он, этот парень, кричит Финну: «Все эти ваши рисовалки, это для педрил», — и тут все затихают. Ждут, что ответит на это новый преподаватель. И я вижу, как Финн улыбается… ты знаешь эту улыбку… Он пытается скрыть ее, опускает голову, но лишь на секунду. Он решает не прятаться. Решает рискнуть. Смотрит прямо в глаза тому парню и говорит: «Ну, тогда ты пришел в нужное место», — и сразу же покоряет весь класс. Ну, то есть весь, за исключением того парня. Все смеются, стучат по партам, в общем, выказывают одобрение. Но только не я. Я сидел тихо, и вот тут-то он меня и заметил. Я посмотрел на него, пытаясь высказать ему все одним взглядом. Он слегка наклонил голову набок, почти незаметно. В течение нескольких долгих секунд мы смотрели друг другу в глаза, и в эти секунды все остальное как будто исчезло, остались только он и я. И я воспользовался этим шансом. Потому что другого могло и не быть. Я прошептал: «Помоги мне». Беззвучно, одними губами. Внутренне я был готов к тому, что он смущенно отвернется. Но он не отвернулся. А продолжал смотреть на меня. Вот так все и началось. Мы писали друг другу письма, и я не пропустил ни одного занятия в его изостудии. Иногда, проходя мимо, он как бы нечаянно или рассеянно проводил рукой мне по спине. Или ронял карандаш и, поднимая его, прикасался к моей лодыжке. — Тоби закрыл глаза и улыбнулся, погрузившись в воспоминания. — Это было так волнующе, так прекрасно. И очень опасно. Эти тайные, мимолетные прикосновения… я только ими и жил. Все было сосредоточено только на них. Можно выстроить целый мир вокруг крошечных прикосновений. Ты знала об этом? Можешь себе такое представить?

В глазах Тоби стояли слезы. Мне хотелось сказать, что, конечно же, знаю. Я знаю все о таких вот крошечных вещах. И о пропорциях. Я знаю все о громадной любви, которая не помещается в крошечном ведерке. Но расплескать ее по всему дому — это как-то неправильно и неловко. Мне не хотелось слушать дальше, но я уже не могла не слушать. Боль, пробужденная этой историей, была настолько невыносима, что казалась почти приятной.

— Знаешь, ведь он меня спас. У него закончилась виза, но он все равно оставался в Англии. И ждал меня. Он уже тогда был известным художником. Любая его картина стоила кучу денег. Он мог поехать куда угодно. И быть с кем угодно. Но он ждал меня. В тот день, когда я вышел из тюрьмы…

— Я не хочу это слушать.

Тоби смутился и поднял руки, словно извиняясь.

— Да, я понимаю.

— Что именно вы понимаете?

— Твои чувства к Финну. Прости меня. Я дурак. Толстокожий, нечуткий чурбан…