Мария Амор - Пальмы в долине Иордана

Мне кажется, что центр мира передвинулся куда-то далеко. Раньше он был рядом — в сердце Рони, в нашей общей с друзьями кибуцной жизни. А теперь он где-то снаружи, и мне недоступен. И все обиднее осознавать, что жизнь проходит мимо. Надо вырваться отсюда, нагнать ее, что-то решить для себя, оставив всех, даже Рони, позади. Мне хочется от судьбы чего-то большего, или хотя бы другого, не того, что я получаю от нее здесь и сейчас.

Я чувствую, что должна уехать, хотя бы на день.

Беру выходной, и мы с Хен едем автостопом к Кинерету. Купаемся в теплой воде, загораем среди бамбуковых зарослей Карей-Деше, Хен рассказывает о своих многочисленных сердечных историях, я завороженно слушаю, потом мы гуляем по Капернауму, а на обратном пути останавливаемся в ресторане в Веред а-Галиль. Столики стоят под виноградным навесом, в конюшне за рестораном фыркают лошади, на холмы Галилеи спускаются сумерки. К нам подсаживается симпатичный мужчина.

— Дакота, привет! Познакомься, это моя подруга Саша! Саша, это Дакота — местный ковбой!

Я поражена тем, как много людей в Верхней Галилее знает Хен. Очень скоро к нашему столику присоединяется еще несколько мужчин, среди них англоязычный старикан, про которого говорят, что он потомок дома Романовых, тихо доживающий свой век в галилейском пансионате. Дакота рассказывает о ковбойской жизни:

— Попросил одного соседа, пока я буду отсутствовать, присмотреть за моими коровами, а после возвращения половины стада не было, оставшиеся коровы были в ужасном состоянии…

— Скот — это такое дело, его бросать нельзя, — замечает кто-то из слушателей.

— Да вот, понимаешь, сирийцы в семьдесят третьем этого не понимали! — ковбой подмигивает. — Пришлось нам с ребятами им это доходчиво разъяснить!

Слушатели довольно смеются. Похоже, это любимый рассказ публики, только я слышу эту историю в первый раз. Дакота закуривает и небрежно продолжает:

— Этот сукин сын уверял, что речь идет о простом невезении. Действительно, оказалось, страшно невезучий мужик — у него с тех пор каждое лето выгорает пастбище… — Дакота улыбается и смотрит на меня так, как давным-давно не смотрел Рони.

Я знаю, что я ему нравлюсь, и он мне тоже. До сих пор только у Рони было плечо, на которое так приятно лечь, только его кожа замечательно пахла полынью, только его волосы хотелось ворошить… Внезапно я впервые чувствую привлекательность другого мужчины.

Обломок дома Романовых, не понимающий ни по-русски, ни на иврите, упорно пытается обсудить со мной судьбу своей исторической, а моей доисторической родины, но ему не помогает даже знание множества европейских языков — мой французский захирел в кибуце окончательно, выжитый дикорастущим ивритом.

Волшебный вечер: пахнет полынью, на столике мерцает свеча, пиво необыкновенно вкусное. Я не привыкла быть в центре внимания, никогда прежде не встречала ни августейших изгнанников, ни мстительных ковбоев, и вечером, когда обладатель индейского прозвища подвозит Хен и меня к воротам кибуца, возвращение в свою обыденную жизнь представляется возвращением в темницу.

Через несколько дней мир лопается по всем швам.

Хен влетает в мою комнату:

— Мобилизуют всех, кто в боевых частях… Говорят, мы входим в Ливан!

С прошлой весны на севере было тихо, но сегодня с утра на территорию кибуца то и дело въезжают военные машины, мужчины прощаются с друзьями и семьями и отбывают в свои части. Рони — тыловик, но в эти дни в Гадот все начинают чувствовать себя мобилизованными. В кибуцниках срабатывает давно выработанный рефлекс — мгновенно подняться на защиту Родины, соединиться как можно быстрее со своей частью и как следует вмазать арафатовцам, окопавшимся в Ливане и уже который год не дающим жить спокойно… Сабра, Шатила, сомнения в мудрости и выполнимости затеянного — все это будет потом…

Телевизионные передачи наконец-то стали цветными, но даже во всех цветах радуги происходящее никого не радует. Только Браха упивается своей прозорливостью.

Хен, офицер запаса, мечтает об открывающихся возможностях:

— Упрошу Матана Вильнаи взять меня со своими частями в Ливан, я у его отца в университете курс брала…

Трудно поверить, чтобы для боевого генерала это была достаточно веская причина брать девушку в действующую армию, но для Хен невозможного нет, по крайней мере, в мечтах. Пока она готовится к въезду в Ливан на головном израильском танке, я смиряюсь со скромной ролью защиты тыла: Гадот получает от разведки сообщение, что следующей ночью кибуц подвергнется обстрелу катюшами. Меня, как и многих других женщин, определяют спать в яслях: в случае ночной тревоги я должна буду перевести детей в бомбоубежище.