Елена Катишонок - Свет в окне

Послушал легкие, что-то записал. Стряхнув термометр, велел измерить температуру. Все свои действия врач совершал, пританцовывая одной ногой, отчего мелко дергалась коленка. Больной, что ли, подумала Лариса. Пока она держала градусник, врач скучал и начал негромко насвистывать какую-то мелодию; нога дергалась в такт. Здоров, как бугай.

Посмотрел на градусник, потом на Ларису. Она приготовилась уходить, однако врач протянул бумажку: «Рентген-кабинет на третьем этаже. Потом опять ко мне».

На третьем этаже пришлось ждать в очереди: старушка с опухшей стопой и зареванный мальчуган лет семи с безжизненно висящей рукой, окруженный растерянными родителями. Мальчик совсем не был похож на ее внука, но сердце защемило от горечи. Не надо было сюда приходить, не надо.

Получив упругие тяжелые снимки, Лариса вернулась к дежурному врачу.

Кроме пневмонии, врач нашел у матери нарушение сердечного ритма и настоятельно рекомендовал покой. В ближайшее время нечего было и думать о возвращении в деревню. Лариса, и без того не любившая свою комнатенку, должна была в ней оставаться в жаркие летние дни и принимать таблетки. Внезапное обилие лекарств ее пугало.

Карл растерялся. Переселиться к нему мать отказывалась наотрез, да он и сам понимал, что болезнь не время для переезда и даже разговоров о нем. Вместе с тем надо было постоянно следить, чтобы она вовремя приняла лекарство, поела; купить и принести самое необходимое. Выручал сезон: многие сотрудники и большая часть начальства были в отпуске, работа шла вяло.

Пневмония сдалась довольно скоро, но что-то надломилось в самой Ларисе. Не всегда Карлу удавалось дозвониться: мать засыпала днем и спала подолгу, поднимаясь неохотно и с явным усилием. Жаловалась, что плохо спит по ночам, и участковый врач назначила снотворное. «Легкие чистые, – сказала врач, – антибиотик закончили, будем восстанавливаться. Гуляйте побольше; ну и поливитамины, конечно». Карл проводил ее по коридору к выходу, и торопливо начал объяснять, понизив голос:

– Раньше с мамой такого никогда не было, доктор. Она очень активный… – но договорить не успел, врач перебила:

– Ну что же вы хотите, в таком возрасте да на фоне пневмонии? У меня почти половина участка старики да инвалиды; пожили – и слава богу, чего уж…

Это «что же вы хотите» долго звучало у него в ушах. Врачихе можно посочувствовать: все они перегружены, в том числе больными стариками да инвалидами, все понятно, только в Карле все восставало против такого оправдания. Шестьдесят восемь лет – не конец жизни, а по ее логике получается именно так: пожили – и хватит, «чего уж». Что она скажет лет через тридцать, когда будет на пенсии и вызовет на дом коллегу? И что скажет врач, который придет по вызову, – подумает ли, что зажилась она, на участке и так избыток стариков?

Он никогда не задумывался о возрасте матери и вообще о старости – потому, наверное, что отец умер молодым. А ведь не так это, не совсем так: отцу было шестьдесят три. Это я был молодым. Но не только это: отец всегда был молод, сколько бы лет ему ни стукнуло; таким в памяти и остался.

Мать была… вне возраста, что ли, поэтому теперешнее ее состояние вводило Карла в замешательство. Седина в волосах ее нисколько не портила; очки… Она давно читает в очках, но очки – это еще не старость. Она никогда не жаловалась на бессонницу и не спала днем. Хотя вспомнилось тут же, как она берет в руки и тут же снова ставит на стол чашку, смущенно улыбаясь: «Рука болит; боюсь уронить». Или, когда поднимаются по лестнице, вдруг останавливается на площадке, морщась от боли: «Сейчас… колено», – и отмахивается от его вопросов, от его поддержки: «Я сама».

Он вспомнил древнюю легенду или притчу, которую читал в детстве. Мудрецы спорили о том, что человек должен сделать в жизни. Самое главное было посадить дерево, родить ребенка и убить змею. Маленький Карлушка только-только научился читать, они приехали в ссылку, и каждый человек, каждая семья пытались устроиться в чужом месте, приспособиться к нему, не мечтая о том, чтобы прирасти. Что это была за книга и как она попала к нему в руки, он не помнил, тем более что в то время его бесконечно занимал самый процесс чтения, была ли то газета, книга или казенная инструкция. Запомнился, однако, мудрец со своим предписанием. Он гордо прочитал отцу всю страницу, потом спросил:

– А ты змею можешь убить?

Отец не сразу ответил.

– Это самое трудное, – сказал задумчиво, – змею убить. Все остальное я сделал, – он кивнул на книжку. – Я посадил много деревьев; вернемся домой – увидишь. Сын у меня тоже есть…