Елена Блонди - Инга. Мир

Там, где когда-то Инга, смеясь, валилась с края камня в воду, теперь лежал плоский песок, просторный, и на нем — впадина, полная воды, наверное, дождевой, потому что по краям она заросла тростником и черным, уже пушащимся ожерельем рогоза. А стела, на которой (Инга прерывисто выдохнула, сильнее держась на сережину руку) по-прежнему стоял Иван, высокий, широкоплечий, с опущенным круглым щитом, а перед ним, чуть обернувшись — Лика, — стела отступила от моря и стала прямее, почти вертикально.

Они медленно подошли, молча встали перед вырезанным двадцать, нет, уже двадцать один год тому рисунком. Линии стали мягче, один угол камня выветрился поверху. Но это сделало барельеф лучше, казалось, он появился сам, вырос из глубины камня.

— И тебе доброе утро, Лика, — сказал Сережа, — здравствуй, Иван.

Инга отпустила его руку и подошла совсем близко. Положила у ног Ивана растрепанный букет. Увидела поодаль камни очага — черные, с серой золой внутри и торчащими из нее остатками плавника и обгоревшими ветками.

— Тут — люди. Серый, сюда люди приходят!

— Угу, — Горчик поднял руку, показывая на верхний край камня. Там, прижатые круглыми голышами, лежали сухие цветики, из тех, что отцвели еще в мае. А другие упали вниз и валялись там россыпью сухих стеблей.

Ночью они сидели у костра, накрывшись спальником, смотрели, как огонь трещит, кормясь ветками. Рядом со стелой светила синим, почти черным в темноте маленькая палатка. Серега намазывал хлеб паштетом из открытой банки, совал бутерброд Инге, она послушно кусала, протягивая руку за кружкой, в которой плескался древними запахами травяной чай.

Прожевав, сказала:

— Хорошо, что мы не пошли к райке-сарайке. Там очень грустно было бы. Здесь не так.

Он кивнул.

— Устала? Спать пойдем. Видишь, и туча ушла, не стала нас мочить.

— Так и надо. Она поняла. Смотри, там, в степи, наверное, дождь.

Далеко над травами громыхало, посверкивая тонкими ниточками молний. Сережа засмеялся.

— Бутылки. Ты сказала. А есть, я за камни уходил, там сбоку мусорка целая. И еще кострище. А сюда, видишь, не тащат.

— Молодцы, — сонно ответила Инга.

Ужасно лень было вставать, отлепляться от Серого, идти за камни с фонариком, чтоб пописать. Но после они лягут, снова вместе. Такое счастье.

— Слышишь? — он поднял голову.

Из темной степи, в промежутках между ленивым рокотом дальнего дождя слышался мерный стрекот.

— Ну вот. Едет кто-то. Что будем делать, Сереж?

— Ждать будем.

Стрекот постепенно превратился в рычание, запрыгал по темноте кружок света. Инга беспокойно всматривалась, а Сережа держал ее руку, иногда толкая плечом.

— Да не шебуршись. Нормально. Мотик, значит, всего-то двое там. Просто люди, Инга.

— Хорошо бы. У нас даже топора нету. Чего ты ржешь?

— Угу. Выскакиваю с топором, из темноты. И ты следом, вся сажей расписанная. Сиди.

Он встал, настороженно глядя на приближающийся мотоцикл. Тот потарахтел уже совсем рядом, на бровке травы за камнями. Умолк. Тихий говор приблизился. И в свет костра ступил высокий худой парень в черных штанах и и длинной футболке, черной же бандане на маленькой голове. Так же настороженно уставился на Горчика, перевел взгляд на сидящую Ингу.

— Вечер добрый, — выжидательно сказал Горчик.

Парень обернулся и сказал в темноту сердито:

— Вот видишь? И чего теперь? Ехай, ехай. Здрасти. Вы извините. Мы тут. Мы ненадолго. К ним.

Инга нахмурилась, соображая. А из-за спины парня вышла девочка, в шортах и широкой футболке с черепом. Лет с виду тринадцати, не старше. Повторила за ним:

— Мы ненадолго. Можно? Извините. Мне надо. К ним.

— К кому? — Инга тоже поднялась, оглядываясь.

А девочка пошла к стеле, огибая озерцо, и пропала в темноте за тростниками. Парень помялся, и с удивлением глядя на удивленные лица, объяснил:

— Мы к Морскому воину. И к Волне. Наська пристала, то сестра моя, Наська. Я завтра уже уезжаю, меня Вадик зовут, ну я пообещал, еще неделю назад, и забыл. Ну, так. Закрутился. А она сегодня ажно в истерике, ты обещал. Ну вот. Привез. Она только попросит, да мы обратно. Мы с Ковыльного, туда в степ километров тридцать.

— А… — сказал Горчик, а Инга сильно дернула его руку, чтоб помолчал. Сказала сама:

— К Морскому воину… А что она там делает? Сейчас?

— Что всегда, — снова удивился черный Вадик, — просит.

— Что просит? — ее пальцы все крепче сжимали Сережину руку.

— Почем я знаю, — Вадик, кажется, слегка рассердился, но вежливо сдержал себя, — вслух же нельзя. Вы не знаете, что ли? Я думал, вы сюда тоже. Просить.