Елена Блонди - Инга. Мир

Вытягивая под стол гудящие ноги, пересматривала все, без жалости удаляя негодящие и оставляя лишь те, что торкали сердце, сходу. Ей не нравился фотошоп, и, как-то сразу ухватив новую суть новой технологии, главное отличие цифры от пленки — для обычного пользователя, она снимала много, и много выкидывала, стараясь, как пианист, что нарабатывает технику и беглость скучными гаммами, приучить руку и глаз: поймать верное сразу, чтоб после чуть вывести тени, и все — снимок готов. Он говорит, видела Инга, и кивала, размещая его в альбоме: это я говорю.

Конечно, ей много советовали. Удивлялись тому, что на снимках маловато людей. А как же подсмотренные жанровые сценки, как же злоба дня, как же галерея, чтоб ее, лиц и сюжетов… Как же тенденции и актуальность? Но над всем этим вдруг вставали сахарные горы облаков, громоздились, касаясь толстыми животами метелок тростника на закраине обрыва. И Инга забывала о советах. Олегу и Виве говорила, смеясь над собой:

— Ну что поделать, такой вот я акын, что вижу, то и пою.

— Моя упрямая детка, — смеялась тогда Вива, откидываясь на спинку стула и моргая уставшими от картинок глазами, — ты научилась слушать себя, а не других.

Инга пожимала плечами. Слушать себя было увлекательно. А когда она уходила в поля с маленькой послушной камерой, то этим и занималась, отслеживая и слушая тончайшие внутри себя звуки и шорохи. Шаг по тропе, взгляд на ее изгиб, что именно в этом месте укрыт темными ладошками чистотела с яркими круглыми звездочками цветков. И — успеть, еще не сделав следующего шага — подарить этот шаг фотокамере, вдруг он останется, а? Именно таким.

Когда что-то не получалось, особенно не переживала, помня о том, что она может помнить это все сама, головой и сердцем. А если получалось — радовалась.

А за нее радовалась Вива и, объяснив Олеге, какой он молодец, кормила его бубликами. Потому что сказал — в Москве таких нету, Вива великолепная. Только вот с тобой, на террасе.

Утром Инга проснулась держа в сонной голове сразу несколько мыслей. Картинки так и не обработала, ну ладно, не каждый день сын уезжает в свои летние приключения, еще будет у нее время занять себя, чтоб меньше скучалось. А к вечеру такси привезет Виолу с Ташкой, а не виделись уже, надо же — почти десять лет?

Инга тогда встретилась с подругой на паромной переправе, когда та, вместе с Павличком и дочерью, на машине приехала в Крым, как сказала — проехаться по ЮБК, показать своим южные места. Выскочила из пыльной машины, взъерошенная, пополневшая, с круглыми щеками, ревниво оглядывая Ингу в шортах и рубашке цвета хаки.

— Ой, подруга, ну ты вроде в обратную сторону живешь, будто тебе снова двадцать, научи, а?

— Лучше жить в провинции, у моря, — процитировала Инга, смеясь.

Виолка не поняла, но они расцеловались. И часок посидели в шумном кафе, с неважным кофе и черствыми пирожными.

Тринадцатилетняя голенастая Ташка, с такими же, как у матери круглыми голубыми глазами, свысока оглядев Ингу, повертела на пальце темные очки, и, поправив на остром плечике конский хвост, ушла на шумную, полную автомобилей и людей площадь. Общаться не стала. А Павличек, вытирая платком полысевшую макушку, кивнул и остался что-то там у машины делать.

— Столичная мамзель, куда там, — с гордостью сказала Виолка, провожая глазами тонкую фигуру дочери, — хотела я ее в музыкалку отдать, ну не пианино, конечно, а что помоднее, электроника там разная, так она мне, фи мамо, какие ви провинциальные, я в школу моделей пойду, и на курсы дизайнеров. Так и плачу сейчас, за то, что учится жопой вертеть, модель малолетняя. Твой-то как?

И она захихикала, утыкая курносый нос в стаканчик:

— Сын двух отцов, а? Помнишь, как мы твоего Каменева крутили? Эх, все ты, Инка, испортила тогда.

Обижаться на Виолку Инга не умела, просто посмеялась вместе с ней.

— Ты Ташке хоть не скажи, а то убью обеих, — посоветовала.

И Виолка обиделась сама.

— Чо я не понимаю, что ли? Молчу, как рыба. Потому и лялякаю вот с тобой. Чтоб никому больше.

И быстро выболтав какие-то столичные, совершенно далекие от Инги новости, дохлебала кофе и засобиралась, поглядывая, как Павличек нетерпеливо переминается на жаре рядом с машиной.

— Пора мне, Инкин. Пока доехали, три раза чуть не развелись. Этой жарко, тому бензин дорогой, этой туалеты грязные, тому — граница строгая. Достали, оба.

— Приехала бы сама, — сказала Инга, выходя следом на белую от зноя площадь, — пожила у нас, недельку, море, тихо.