Михаил Юдсон - Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях

Кормилец ответил задумчиво:

— Не гунди, почва и паства. Тебя послушать — так прямо надорвался, стихострадалец! Стихи писать — что за сохой плясать, по-давидову-то… Свиткомаратель… Плодовитый, гейним! Наловчился на печи с подстрочниками… Ты попробуй сам собой про чай напиши, чтоб пробрало до гееномок… Вот прадеды наши, корчманьонцы, взаправду письмена на звучных камнях вырубали — трах-брах! — кружевно, скрыжально. Наскальная Гаскала! Вытесывали щепотно ходы-канавки, аки книжнорежущий червь-шамир. Рука зряшную тяжесть тащить не будет, она лишнее-то от декалога отбросит. Время отшлифует, укратит. Останется самый надсмысл, истовая смолистость факелов: «Прямо пойдешь — в желчный пузырь попадешь. Глаголом желчь!» Потом отцы при свече экономно двумя перстами счет писали, не гуляли, отринув Сар — тр, тр — мараковали в грамоте, марали пергамент, строчкомяки, — тоже глубь, водяные знаки… Собирали в житницы. А нынче, глядь — не храмим! — одним пальцем лихо тюктюкают — хэй, хэй по клавишам небрежно, словно ломиком молотят, лапотники… Крыжик-книжек. Безмозгло, хоть на нарты ложись и погоняй. Механистический, долбильный процесс, до тошноты. Бумага, и на ней точечки разные. Брось, не пиши, Бо.

— Не буду, Ко.

Пиит-грибоед дохлебал что было в кружке — ах, пусть расписные баржи утерянного выплывают из чефирной темноты, держась за кусочек душистого сухаря из миндаля — амбре-комбре, трюм угрюм — обнял чайник, прижался щекой — тепло! — и застыл грустно.

— Лучше раскрашивай Книжку, — продолжал Кормилец. — Библия для бедных, глядь! Ипарон тебе нужен хороший, так скажи, Ил у нас не трепло, честный распределитель благ, он достанет. Двухцветные даже в природе встречаются, как лук богов… И с ластиком…

— Давай, — согласился пиит, отпуская чайник. — Давай вторяка заделай! Да листик травки опусти — для мятности… И грибов, угораю, тащите еще, а то цитра моя сделалась унылою, я одинок и грустен, как двугорбый, серебряным забытый караваном, блефускуя золотописью… Поставьте меня на табуретку, покрытого позолотой — и я вам набубню, нашаманю две тысячи стихов… И ассонансы ананасами в шам Ан-ском рубнули рифму сгоряча, а сивка — гривка первача! Вольные думы угнетают слагателя, обращая в красиля,

гонят к забору от обеда, кочергу песнопевцу — и на прогулку! Но я на чудо заторчу здесь. Я всегда мечтал жить в книжном шкафу, где корешки, как клавиши. Играть на шкапу мелодично. Пущай орфоэпия страдает! Орфеня. Глюки. Судя по Книге, загробный мир пархов похож на Библиотеку. Очень напоминает — по описаниям Протокапо. Многокнижье, нумерация, выдача. Желтые билетики, розовые карточки. Блинами там не кормят, но фолиантов полно. Хоть и на льдыне в основном — за неимением гебровой, хе-хе… Голова плыла по Гебру из села Денисьева — цикл!.. Найдется мне уголок в закутке? И камешек у изголовья (хорошо б, не шлакоблок) — почивать в бозе… И чтоб слетались с ветки кудри наклонять без обиняков, сразу за волшебный рог… А где эта, впж — Вечная Пречистая Жена? Закатная Таинственная Дева — Ирка в смысле… Зачем не идет? Принесла бы цедры квашеной, посидела нога на ногу…

— Шлындает где-то, — равнодушно сказал Кормилец. — Парху вообще по Галахе до трех жен положено. Ужас, гля, деймос. «Любовь навек, или Вырванные годы».

— Эх, бабы, коровы из реки! — облизал усы пиит. — На изере корова — «пара́». Забавно изреки — унылая пара! Семь тощих и семь тучных. По паре муму — на Мудреца. Бутерброд! Иа с Ио…

— А впрочем, может, и спит, — размышлял о жене Кормилец. — Спит, как бревно. Свернувшись в клубочек… Да чего там объяснять, вот Ил ее повадки знает. И может поведать. Он у нас знающий сны Солнца… Толкователь психозов…

Ялла Бо вдруг вздрогнул всем телом, кресло под ним хрустнуло и заскрипело, он принялся беспокойно озираться и бормотать:

— Эй вы, обступившие! Соблаговолите склонить свои ухорыла к моему слову! Я ведь Начальные Буквы могу складывать, вереницы миров созидать и крушить… У меня Лазарь на подхвате! Если начистоту — величье мое с трудом поддается учету… Время скручено и кончаемо — Бо числа не знаемо и календаря не маемо… Мир раскололся до задницы, и трещина прошла! Ну вот, все и кончилось… Миграции мигрен! Сила и ликовани! Позывы к дефекации. Чефирный ветер! Вихрь пра-праны! Я заклинал язык — берись, заумь! Мне свыше дано оживлять персонажи — чтобы вылезали из-под обложки, вроде как сдвинув магийно плиту, и запах шел сырой разрытой земли…