Гор Видал - Вашингтон, округ Колумбия

Клей сидел на своем обычном месте, задрав ноги на кофейный столик, Инид, с блеском в глазах, прихлебывала мартини.

— О, нужно мне это было! Жарища! Толпа! Вот уж кем бы я не хотела быть, так это английской королевой! Ни за какие коврижки!

— Зачем приходил Питер?

— Ни за чем. Зашел просто так. Я все стараюсь его припугнуть, но он не понимает намеков. А ведь он из себя ничего. — Инид взяла серебряную сигаретницу (свадебный подарок сотрудников сенатора Дэя) и стала рассматривать в ней свое отражение. Странное дело, подумал Клей, ведь она так редко смотрится в зеркало. Отсутствие тщеславия было в ней самой поразительной чертой.

— Этим летом он устраивается работать в газете. — Она положила сигаретницу, и он вдруг понял, что это Питера, его отражение она ловила в дымчатом серебре. Он сразу насторожился. Союз брата и сестры — это было выше его понимания.

Она вскинула свои длинные ноги на столик. Они были словно из темного, дорогого полированного дерева, а светлый столик казался банальной плотью.

— Надеюсь, ты понимаешь, что, если б он не увидел нас в тот первый раз, в бассейне, я б ни за что не пошла за тебя.

— Спасибо за откровенность. — Клей взглянул на нее с внезапным отвращением.

— Я не этохотела сказать. — В ее голосе звучало раскаяние. Это было так на нее не похоже: больше всего она ранила тогда, когда вовсе этого не хотела. Она скрестила свои лодыжки с его, залезла ногой ему под брючину и стала щекотать ему волосы большим пальцем ноги. — Я рада, что в конце концов так получилось. Ну, а он — гадкий шпион!

— Это была чистая случайность!

— Случайность? Как бы не так! С какой стати посреди ночи, в грозу, выскакивать из дома? Конечно, он выслеживалнас! — Инид поносила брата; Клей защищал его. Во-первых, он любил Питера; во-вторых, Питер был важным стратегическим пунктом в войне между ними, и тот, кто им владел, получал господство над местностью.

— Кстати, Питер передал мне, что сказал отец вчера вечером: мы все равно разведемся задолго до того, как мне исполнится двадцать пять.

— Славный старик этот Блэз, — вздохнул Клей. — Ну и семейка!

— Мне кажется, мы с тобой какие-то одержимые. — Инид помешала пальцем мартини. — Но отец, в конце концов, окажется прав.

— Не все ли равно? — сказал Клей, хотя ему было отнюдь не все равно. Чем больше он узнавал жизнь, тем тверже убеждался в том, что без денег — больших денег — ему никогда не добиться тех заманчивых благ, которыми Республика так щедро одаряет богатых, так скупо — бедных. До тех пор пока Блэз непримирим, все возможности к продвижению для Клея закрыты.

— Да! Питер говорил что-то о твоей прежней подруге. — Клей и бровью не повел, до того старо это было. — Похоже, у Дианы роман с коммунистом, который хочет издавать журнал.

— С коммунистом? Ты уверена в этом? — насторожился Клей.

— Уверена, — ответила Инид, по-видимому вспоминая, что именно сказал Питер. — Они хотят, чтобы Питер вложил деньги в журнал, будто у него есть деньги. Правда, он получит свою долю прежде меня. А еще…

Клей прервал ее:

— Это может быть важно. Для сенатора.

Инид посмотрела на него непонимающим взглядом. То, что занимало других, включая работодателя ее мужа, всегда было для нее чем-то нереальным.

— Ты абсолютно уверена в том, что правильно поняла Питера — будто друг Дианы коммунист?

— Да, именно так он сказал, но ведь Питер такой врун тему ни в чем нельзя верить.

— Пожалуй, надо позвонить сенатору. — Клей поднялся.

— Не уходи! — Она была как малый ребенок, не желающий, чтобы его оставляли одного. — Я совсем не вижусь с тобою, когда заседает этот ваш ужасный сенат.

— Ты могла бы быть со мною сегодня вечером.

Поняв, что она подставила под сокрушающий удар целую дивизию, Инид поспешно отступила со всех позиций и широко раскинула руки, так что полотенце упало с ее плеч; затем, признав свое полное поражение, перешла на детский язык, каким они разговаривали в минуты близости,

— Поцелуй свою киску и скажи, что не сердишься на нее за то, что она такая бяка, бяка, бяка!

Клей поцеловал ее и сказал, что он не сердится на свою бяку, бяку, бяку. Ощутив ее зовущие к себе губы, он возбудился и, наверное, позабыл бы позвонить сенатору, если бы в эту минуту не вошла нянька с девочкой на руках.

— Господи боже! — закричала Инид. — Почему ты не стучишься? Почему ты всегда словно подкрадываешься?

— Ничего, Энни, — встряхнувшись, успокоил ее Клей. Но Энни уже исчезла, и только проклятья Инид неслись ей вслед. — Прекрати! — Голос Клея звучал резко. Очарование минуты рассеялось, он был опять самим собой. — Иначе она уйдет от нас, как ушли другие. Нельзя так кричать на людей.