Адольф Мушг - Счастье Зуттера

Но Ялука X. не заслуживает снисхождения по причине своей мнимой невменяемости. Она не рассчитывает на смягчающие обстоятельства. И не нуждается в наставлениях по поводу «упрямства» Хельмута X.; она разделяла его с ним, в этом она была и остается близка ему — как в момент его убийства, так и после него. Да и он не воспринимал увлечение жены как любовную интрижку. Для него это была полная катастрофа. Лань, «что любил он больше всего», как поется в песне, бросила его, и это его убило. Оставалось только сделать это в действительности, и ей хватило мужества и милосердия совершить этот акт.

Да, Зуттер, эту лань тебе не удалось отогнать и от Руфи.

Обязаны ли наши судьи принимать во внимание подобные варварские, «скифские» любовные отношения и правовые нормы? Нет, конечно, но им следует задуматься, прежде чем они вынесут свой собственный и совершенно иной приговор. Быть может, им стоило бы вспомнить о выдающихся произведениях нашей собственной литературы и предположить, что «Пентесилея» [15] Драма немецкого писателя Генриха фон Клейста (1777–1811). пригодна не только для преподавания в школе. Суду вовсе не обязательно соглашаться с обстоятельствами, вынудившими Ялуку X. к убийству мужа, но воздать им должное в полном смысле этого слова он может, не в последнюю очередь из уважения к жертве. В глазах Ялуки X. ее муж был жертвой и меньшего не заслуживал.

На слове «жертва» Зуттер тоже надолго задержался взглядом.

Ялука X. видела выход для любого из участников сложившейся драматической ситуации — только не для своего мужа. Он с самого начала душой и телом встал на защиту своей жены, разумеется, по необходимости, ибо так складывались обстоятельства, но и в полном согласии со своим внутренним складом, со своим характером. Свидетели на суде говорили, что он человек добросовестный и любое дело привык доводить до конца. Если же появлялось нечто, не вмещавшееся в его представления о мире, он отказывался этот мир понимать и не знал, что делать. Его упорство и последовательность другие воспринимали как «тупое упрямство».

Упорство — достойная, но и неприятная черта характера. Хельмут X. не был создан для жизни, в которой он оказался лишним; он жил только ради любви своей жены, ради ее несокрушимости. То, что случилось с Ялукой X., в глазах Хельмута было смертельным ударом по его репутации, лишило его чувства собственного достоинства. Когда он потерял и то и другое, жена решила нанести ему последний удар — топором.

Мы отнюдь не призываем видеть в этом знак уважения к нему, если не сказать — последнего доказательства любви к нему. Но все говорит о том, что этот поступок соответствовал складу ее характера. Даже самый справедливый судья не смог бы вынести ей более жестокое наказание, чем то, которое она вынесла себе сама. Она человек образованный и не могла не знать, что своим поступком надолго, если не навсегда, лишает себя всякой надежды на жизнь с любимым — нет, с новым мужем. И все же она это сделала. И при этом верила, что, кроме Хельмута Х., ее поймет по меньшей мере еще один человек — Леонора Б.

И, как нам кажется, у нее были для этого основания. Но выступление на суде мужа Леоноры выбило почву у нее из-под ног. Она поняла, что ее возлюбленный хотя и относился к ней серьезно, но считал их связь временной. Именно из этого он и исходил, и оборот, который придала их отношениям позировавшая ему женщина, был для него как гром средь ясного неба. В том, что она натворила, он де совершенно не виноват.

После этих ее слов Ялука X. и попыталась повеситься в тюремной камере.

Для чего ее спасли? Надеемся, что для процесса, который оценит ее поступок по справедливости и не позволит ей избежать заслуженного наказания — заслуженного по нашим законам. Столкновение разных культур не должно остаться на этом процессе пустой фразой. В лице преступницы мы имеем отнюдь не человека, склонного к противоправным деяниям. Мы можем не принимать правил ее поведения, но в них есть своя потрясающая правота.

Он никогда не воспринимал свою связь с Ялукой «в трагическом свете», заявил на суде художник Б. Напротив, она, эта связь, носила сугубо эстетический характер; в доказательство он ссылался на многих вполне уважаемых художников, приводя примеры внезапно вспыхивавшей любви между ними и их натурщицами. Случалось даже, утверждал он, что художники влюблялись в собственные творения. Тут он почему-то вспомнил о птицах, которые набрасывались на фрукты, очень правдоподобно нарисованные греческим художником Апеллесом. Правда, до присутствующих в зале суда не сразу дошел смысл сказанного, но господин Б. не поскупился на объяснения. Еще бы: они помогали ему снять груз с собственной души.