Юлий Крелин: Переливание сил

— Папа, пойдем с тобой к дяде Борису, и я с тобой, только в больницу, не домой.

Виктор Ильич прошел в дверь стройным и молодым восклицательным знаком, показывая всем, как у него ничего сейчас не болит; запятой побежал за ним сын, и только мама осталась стоять вопросительно:

— К врачу все же надо пойти, Витя.

— Сейчас и пойдем, — сказал Виктор Ильич неожиданно.

— Нет, папа, не сейчас. Сейчас не в больницу.

— Леня, не вмешивайся! — мама тоже была неожиданной.

Неожиданным оказался и Ленька, потому что ничего не ответил.

— Леня, одевайся.

— И я с вами, Виктор?

— Зачем? Не надо. Это уж семейный визит, обязывающий.

Виктор Ильич отдохнул, ноги не болели, он полноценный восклицательный знак, и он, естественно, начал сомневаться в необходимости сейчас, вот так срочно, ехать выспрашивать про свои боли, про свои перспективы. Остановило его для окончательного отказа от поездки только обещание сыну. Поколебавшись в буквальном и переносном смысле в дверях, он все же прошел к лифту.

— Хорошо, что лифт есть в нашей стране. Правда, сынок?

Отец был необычно разговорчив, и, если б Леня знал все слова из арсенала взрослых, он бы мог сказать, вернее, подумать: «Ажитирован папаня».

В кабине сквозь стеклянную дверь Виктор Ильич увидел кого-то этажом ниже, ожидающего лифт. Он нажал кнопку «Стоп». Открыл дверь:

— Пожалуйста.

Стоящий на площадке с крайне удивленным лицом вошел в лифт.

— Спасибо большое. Первый раз такое вижу, чтоб кто-то остановил лифт.

Виктор Ильич пожал плечами и улыбнулся. Почему-то улыбнулся, извиняюще искривил губы. Когда они вышли на улицу, Леня спросил:

— Почему он удивился, папа? Почему первый раз, а?

— Сам удивляюсь. Но если этот мой раз для него был первым, то на днях он сделает свой первый раз, но это для него будет вторым.

Виктор Ильич прошел немного, остановился и сказал:

— Знаешь, Лень, ты, пожалуй, прав. Надо в больницу. Завтра поедем. Завтра с утра закажем такси и поедем. Сейчас что-то не получается. Завтра с утра.

Но все получилось не так. Вернее, почти так. Назавтра утром Виктора Ильича в больницу Бориса Дмитриевича привезла машина «Скорой помощи».

Сильная боль появилась ранним утром. Виктор Ильич хотел было встать, но острая боль внезапно возникла у него в ногах и уже не оставляла его. Боли продолжались и в лежачем положении, а не только на ходу, как вчера. Ноги стали синими, холодными.

Жена попросила приехавших со «Скорой помощью» врачей отвезти его в больницу, где работал Борис Дмитриевич.

Борис Дмитриевич осмотрел его в приемном отделении. В этой же комнате сидел и дежурный невропатолог. Сначала они коротенько расспросили больного, то есть приятеля Бориса Виктора. Потом он показал свои ноги. Невропатолог свистнул. Борис двинул его ногой.

— Что, Борь, худо?

— Подожди.

Борис Дмитриевич стал щупать посиневшие, мраморно-пятнистые, холодные ноги. Сначала внизу. Потом под коленкой, потом еще выше.

— Что щупаешь?

— Пульс.

— А ты на руке пощупай.

— Не шути. Я на работе.

— А мне не до шуток, Боря. Пульс ведь можно щупать на руке.

— У тебя болит нога. Кровь не проходит. Чтоб узнать, в каком месте закупорка, запруда, я и щупаю.

— Закупорка сосуда?!

Но Борис Дмитриевич ломал комедию. По виду ног было ясно, что закупорка намного выше, что нащупать он все равно ничего не сможет, но Борис Дмитриевич не знал, что сказать своему другу. Он щупал пульс, он оттягивал время, он придумывал линию поведения, он делал вид, что думает над болезнью. Потом повернулся к невропатологу:

— Видишь, недолго были боли в ногах, а потом сразу — хоп! И перекрылась система. Если долго, склероз, например, медленно развивается, могут успеть образоваться обходные сосуды для ног. В обход основной магистрали. А тут несколько дней — и полностью. Тромбоз, конечно. Почему только? Да, Вить, закупорка. Надо прочистить трубки, так сказать, артерии. Надо срочно оперировать.

— Ты, Боря, прост, как гений. Посмотрел простодушно: «Отелло доверчив».

— Что-что?! — спросил с удивлением невропатолог.

— Виктор в своей обычной манере. Так они-с болеют-с. — Борис Дмитриевич не знает, как себя вести. Он и так пробует, и иначе. Но в таких случаях все плохо, все глупо. — Понимаешь, здесь ему ничто другое не поможет. Надо убирать тромбы. Иначе гангрена обеих ног, ампутация. Надо торопиться.

Борис Дмитриевич все это говорил невропатологу, потому что не мог говорить такое, глядя товарищу в глаза. Сколько раз он говорил себе, и говорили ему друзья его, в том числе и Виктор, чтобы он не брался лечить своих друзей и близких знакомых! Но как только что-то у них случалось, они, естественно, звонили, ехали, бежали к нему. Не потому, что он был гений, — он был свой. Это понятно, так и должно быть.