Юлий Крелин - Переливание сил

Ах, эти комплексы слабого человека! Беспредметное думание затягивало и засасывало, и ни один человек не встретился на этом странном пути, пока в этой черной темноте, почему-то в нашем районе, мне не попался мой начальник.

Начальник шел быстро, он был элегантен, и даже в этой темноте было видно, как светло улыбается он, наверное думая о чем-то хорошем, идя откуда-то от чего-то или от кого-то светлого.

Я не стал спрашивать, откуда он и почему в моем районе: он начальник, и он — всегда в моем районе...

— Проводи меня до такси. — Мы пошли, и я сбил его быстрый ход. — Ты что так медленно идешь? О чем думаешь?

Я стал рассказывать, как я здесь шел, и никого вокруг не было, и как ко мне подошли трое, и как потребовали от меня часы, и как одному я дал рукой по морде, другому — в живот ногой, а от третьего убежал, но не отдал свои часы.

И это не было враньем.

А что это было?

И мы посмеялись с начальником над тем, кому я дал в живот ногой, и над тем, у кого есть страх перед плохими людьми, и над людскими суевериями посмеялись заодно, и договорились с ним, что нечего нам бояться, ибо знаем, чего мы хотим, к чему стремимся, и знаем, как нам чего добиться, и помним всегда, что мы не подлецы.

А потом мы перешли к нашим делам в отделении и стали строить планы улучшения работы. Мы принимали решения с уверенностью людей, творивших хорошее для создания еще лучшего, уверовавших в свою абсолютную правоту.

— Надо людей держать в руках. Очень распустились, — сказал он.

— Да, и более всех Кашин, — охотно поддержал я. — Беспрерывно со своими рассуждениями вылезает на всех конференциях. Может, он прав иногда бывает, но ведь дела-то нет в результате. Получается сплошная говорильня, а порядка — никакого.

— Ну, он-то у меня в руках! У него на руках экзема бывает. Ежели он дальше так будет, надо намекнуть ему, что можно и из отделения попросить человека, кожа на руках у которого не соответствует светлому званию хирурга.

И мы посмеялись с начальником, вспомнив, как Кашин рассуждает и как он оперирует, и посмеялись над его корявыми руками — как при движениях, так и на ощупь. Кашин действительно очень мешал нам работать.

— Вообще, надо всех перетасовать немного. Батина предпочитает уклоняться от операций — мы ее будем почаще ставить на крючки, пускай ассистирует. А Елкин слишком любит оперировать и считает уже, что оперирует хорошо. У меня есть принцип: если ты знаешь больше меня или столько же, значит, ты вырос и уходи на самостоятельную работу.

Я согласился.

— ...Значит, Елкина мы подержим в палатах. Пусть поймет, что должен быть порядок, что анархии нельзя допускать в таком деле, как наше. В конце концов мы имеем дело с живыми людьми, и разноголосицы у нас быть не может. Поймет, попросит, тогда мы ему и дадим снова нож в руки. А?! — Начальник похлопал меня по спине, и я стопроцентно с ним согласился.

Мы помолчали, закурили, пошли дальше.

— Слушай, ты вчера на похоронах был? — начальник переключился на смерть одного профессора. Я уж сейчас не помню, кого именно хоронили, но отчетливо помню, что похороны были накануне нашей встречи. — Какие похороны ему устроили! Лицемеры! Великолепная идея — прочел я недавно в какой-то книге: у одной женщины умер муж или кто-то близкий, она сожгла его, а пепел замешала в глину или гипс, куда там полaгaeтcя, и сделала бюст его. Вот и я хочу так. И пусть стоит дома. Или в отделении, на работе. Это будет справедливо! А? Когда умру, а?

И я сказал, что мне противно все, связанное со смертью, похоронами, могилой, и я тоже хочу, чтобы меня сожгли, и поскольку ни смерти, ни похорон избежать невозможно, то хорошо бы хоть могилы избежать. Сжечь надо, а пепел рассыпать. Умереть и не занимать места. Чтобы дети или внуки мои не думали о могиле моей, не думали в годовщину, что надо ехать к папе, к дедушке. Они должны жить своей жизнью, пока живут.

В таком веселом собеседовании мы шли, пока я не посадил своего начальника в машину. Потом я вернулся обратно на ту дорогу, где мужественно хвалился ударами в живот ради спасения своих часов.

Наконец, я дошел до дому и в результате каких-то непредугадываемых душевных движений захотел принять душ.

На груди я обнаружил одну бляшку псориаза. Хотя я очень далек от знаний и понимания кожных болезней, которые конечно же самые трудные и непонятные во всей медицине, почти как душевные болезни, и даже имеют много общего с ними, но все же я помнил, что псориаз часто связывается с различными нервными и аллергическими моментами и еще с чем-то таким же мало определенным, что лечить его трудно, а точнее — невозможно, что может он быть единичными бляшками, может распространяться только на отдельные области, а может распространяться по телу тотально и даже уродовать суставы, но чаще всего он бывает на руках, пониже локтей.