Ангелика Мехтель - Но в снах своих ты размышлял...

Ирена хорошая жена.

Супруги заказали такси до вокзала.

Новое платье тебе к лицу, говорит муж.

Двумя пальцами жена проводит по его лысине.

Как ты можешь быть такой жестокой?

Разве я жестокая?

Усевшись в такси, они вдруг замечают, что в подъезде что-то загорелось. Кто-то уже успел вызвать пожарную машину.

Площадку поливают из шланга.

Восемьдесят четыре семьи толпятся у озера.

А в это время оставшиеся пятеро соседок с восьмого этажа прилежно поливают свою герань.

Газеты сообщили о пожаре. Кто-то облил бензином кукольные обрывки, сложенные рядом с одной из квартир, и поджёг.

Женщина, вставлявшая говорящее устройство тридцати куклам в час, отделалась легкими ожогами.

Хайнц Келлер заявил: тот, кто уродует кукол, способен истязать и людей.

Для Ирены Келлер пора игр в куклы миновала.

Она любит повторять: «Мера всех вещей — человек» — и мечтает получить в подарок на рождество учебник по анатомии.

Ветер задувал в дверь: пришлось придержать ее рукой. Лиза повесила свое темное зимнее пальто на вешалку. Уселась за круглый стол. Мужчина у стойки приготовил чистую чашку из грубого фарфора. Открыв краник кофейного автомата, он наполнил чашку и, поставив ее на ладонь, протянул Лизе. Заодно подал и сливки.

Сирена на шоколадной фабрике напротив оповестила о конце смены. Следующая начнется через четверть часа.

Снег еще не весь растаял и лежит клочками на тротуаре, в воздухе еще чувствуется зимняя промозглость, а фабрика уже готовит изделия к Пасхе: шоколадные конфеты с начинкой, пасхальные яйца, фигурный шоколад — в общем, все что полагается.

Лиза работает на сортировке: откладывает в сторону брак. Через пятнадцать минут ей вставать к конвейеру.

Дверь распахнулась. Внутрь хлынул народ, отработавший смену. Потолки в кафе низкие, и столы низенькие, выкрашенные черной краской. Лиза поднесла кофе к губам: слишком горячий. Тогда она взяла чашку обеими руками. Сделав пару глотков, подержала кофе на языке. Он крепкий. Горький, без молока и без сахара. Кафе, набитое до отказа, наполнилось шоколадным запахом, принесенным с фабрики.

К Лизе подсела женщина. Большая, дородная. Светло-рыжая, в веснушках.

— Ты с фабрики? — обращается она к Лизе каким-то металлическим голосом.

— Да, — отвечает та, — через четверть часа заступаю.

Женщина вынимает сверток из своей кожаной сумки. Развертывает. Вытаскивает бутерброд. Скомкав засаленную бумагу, кладет ее на стол рядом с собой. У нее хорошие, крепкие зубы. Она откусывает большой кусок.

— А я на сегодня свободна. Как приду домой, сразу спать залягу.

Между ломтиками хлеба виден красный колбасный язычок. Лиза наблюдает, как женщина работает челюстями.

— У тебя дети есть? — продолжает она с набитым ртом. Четверо, отвечает Лиза.

— Четверо? — удивляется соседка по столу, — как тебе удалось? Ведь, наверное, и тридцати-то нет.

— Я рано вышла замуж.

— А заработка мужа, конечно, не хватает. Да, четверых прокормить нелегко.

— Работа тяжелая, — говорит Лиза, — но я вынуждена это делать из-за детей.

Женщина откусывает еще кусок.

— У меня было то же самое. Но теперь дети выросли. А я все-таки работаю. Скоро двадцать лет. И каждый день этот шоколад…

Лиза кивает, допивая кофе.

— Я работаю у конвейера, на сортировке.

Лицо у Лизы худое, за зиму совсем побледневшее. Глаза близко посаженные. Над невысоким лбом — темная прядь волос, свисающая до самой шеи.

— Работаю уже три года, — продолжает она, — с тех пор, как старшая подросла достаточно для того, чтобы смотреть за остальными детьми. Все только из-за ребят.

Толстушка засовывает в рот последний кусочек хлеба и, непрерывно жуя, заявляет:

— А мне работа по вкусу. Сейчас, к примеру, посыпаю шоколадки. Всегда ведь чего-нибудь перепадет.

Лиза смеется. Смеется громко.

— А я просто видеть больше не могу этот шоколад. Все только ради детей.

На засаленный комок бумаги садится муха. Еще молодая мушка. Наверное, только что вылупившаяся в тепле кафе. Рановато она вылезла на свет. Ползает по бумаге в поисках крошек. Потом начинает умываться передними лапками. Сидит тихо. Совсем маленькая и чистенькая. Наконец взлетает, пропадает в полумраке под низким потолком. Окошки в кафе маленькие, освещение скудное.

— Ради детей, — повторяет рыжая и улыбается Лизе. — Тебе не пора?

Лиза кивает. Теперь муха уселась на край чашки. Лиза делает последний глоток. Муха перелетает на скатерть. Лиза медленно, осторожно замахивается. Ударив по столу ладонью, прихлопывает муху.