Кевин Брокмейер - Лучшее от McSweeney's

Объяснения они так и не нашли. По утрам ребенок ничего не помнит, а в тех редких случаях, когда им удавалось разбудить его прямо во время приступа, он был всего лишь сонным и смурным. Один раз Карен, жена Джина, трясла и трясла Фрэнки, пока тот наконец не проснулся, ничего не соображая.

— Милый! — сказала она. — Милый, тебе приснился страшный сон?

Но Фрэнки только что-то проворчал.

— Нет, — ответил он. Он был удивлен и недоволен, что его разбудили.

Никаких закономерностей. Приступы случаются в любой день недели и в любое время ночи. Они никак не связаны ни с тем, что он ел, ни с тем, чем он занимался днем, ни — насколько они могут судить — с психологическими перегрузками. Днем он совершенно нормальный и веселый ребенок.

Несколько раз они водили его к педиатру, но та не смогла сказать ничего внятного. Физически ребенок вполне здоров, сказала доктор Банерджи. По ее словам, с детьми этой возрастной группы (Фрэнки пять лет) иногда случается подобное, но чаще всего такие аномалии проходят сами.

— У него были психологические травмы? — спросила врач. — Может быть, что-нибудь дома?

— Да нет, — пробормотали Джин и Карен одновременно и покачали головами, а доктор Банерджи пожала плечами.

— Дорогие родители, — сказала она. — Скорее всего, беспокоиться просто не о чем. — Она быстро им улыбнулась. — Я понимаю, вам трудно, но я бы посоветовала подождать, пока все само уляжется.

Но доктор Банерджи никогда не слышала этих криков. Утром после «ночных кошмаров», как называла их Карен, Джин был нервным, на взводе. Он работал шофером в Объединенной службе доставки посылок и весь день краешком уха улавливал какой-то едва различимый гул — настойчивое электрическое жужжание следовало за ним повсюду, пока он петлял в своем фургоне по бесконечным улицам. Он останавливался на обочине и прислушивался. На ветровом стекле плясали тени шелестящей летней листвы, а по дороге с ревом проносились машины. Где-то в кронах деревьев стрекотала цикада — звук был вибрирующим, как шум автоклава.

«Что-то дурное уже давно выслеживает меня, — подумал он, — и теперь, наконец, подобралось совсем близко».

Вечерами, когда он приходит с работы, дома все хорошо. Они живут в старом доме в пригороде Кливленда и иногда после ужина вместе копаются на заднем дворе в маленьком огороде, где растут помидоры, тыквы, фасоль, огурцы, — а Фрэнки возится на земле со своим «лего». Гуляют по окрестностям, а Фрэнки едет впереди на велосипеде, с которого лишь недавно сняли маленькие колесики по бокам. Вместе сидят на диване и смотрят мультики, играют в настольные игры или берут цветные карандаши и рисуют. Когда Фрэнки засыпает, Карен сидит за кухонным столом и занимается (она учится в школе для медсестер), а Джин — на веранде, листает журнал или роман и курит. Он обещал Карен, что бросит, когда ему стукнет тридцать пять лет. Сейчас ему тридцать четыре, Карен двадцать семь, и ему все чаще и чаще приходит в голову, что такую жизнь он не заслужил. Ему слишком повезло. На него словно снизошла «благодать» — это слово часто говорит его любимая кассирша в супермаркете. «Удачи вам и благодати», — произносит она, когда Джин расплачивается, а она протягивает ему чек, и ему кажется, что она просто и ласково благословила его. И тогда он вспоминает один эпизод из прошлого, когда пожилая медсестра в больнице взяла его за руку и сказала, что молилась за него.

Сидя в шезлонге и делая очередную затяжку, он думает об этой медсестре, сам того не желая. Вспоминает, как она наклонялась над ним и расчесывала ему волосы, а он глядел на нее, весь закованный в гипс и терзаемый мучительным абстинентным синдромом и детоксикацией.

Тогда он был совсем другим. Он был алкоголиком, чудовищем. В девятнадцать он женился на забеременевшей от него девушке и принялся медленно, но верно пускать их жизнь под откос. Когда он их бросил, оставил жену с сыном в Небраске, ему было двадцать четыре и он был серьезно опасен и для себя, и для других. Сейчас он думает, что, сбежав, он оказал им услугу, но, вспоминая об этом, он никак не может избавиться от угрызений совести. Несколько лет назад, уже бросив пить, он попытался их разыскать. Ему хотелось покаяться за то, что он вытворял, задним числом заплатить за содержание ребенка и попросить прощения. Но он нигде не смог их найти. Мэнди уже не жила в том маленьком городке в Небраске, где они познакомились и поженились, а нового адреса они не оставили. Ее родителей не было в живых. Куда она переехала, никто не знал.