А. Аншба - Абхазские рассказы

— Пошла, пошла, дура! — закричала из кухни Мсыгуда. Потом долго и, как показалось мальчику, притворно, кашляла.

Он проскользнул в кухню.

Мсыгуда, прислушиваясь, лежала, высунув из одеял обвязанную голову с красным носом.

— Это ты? — протянула она, потеряв всякую заинтересованность.

— Что с вами? — спросил мальчик, боясь начать с главного.

— Простуда, чтоб ей! — раздраженно буркнула она. — Посиди, посиди, видишь — одна я в доме!

Спешу, — упавшим голосом сказал мальчик.

— Куда тебе спешить, проказник?

— Не могу ягненка найти, — еще тише промолвил он, боясь услышать ответ.

— Говоришь, ягненок потерялся? — Мсыгуда резко приподнялась, словно прислушиваясь к далекому голосу. Заглянула в двери, будто увидев что-то, незамеченное мальчиком. Одеяло со скользнуло и он увидел, что она одета.

— Он никогда не уходил со двора, если случайно вышел — мог заблудиться.

— Давно его нет?

— Когда я встал, его уже не было.

— Кто спит до сих пор! Ну и баловник же ты! — Мсыгуда на тянула на себя одеяло, будто не была одетой. — Ты уже не маленький.

— Не мог проснуться, сон одолел.

— Как ты думаешь, почему я простудилась? Подумай, ответь!

Мальчик молчал.

— Я ваш родник расчищала, вот и простыла. Ты об этом знаешь?

Она еще смеет говорить — «ваш родник»! Затемно встает, что бы первой взять воду. В сильную засуху родник мелеет и стоит зачерпнуть кувшин, как вода взбаламучивается. А со своими сплетнями пристает, уже набрав воды.

— Я не упрекаю твою мать. Она, бедная, с утра до вечера на плантации, работает так, что кровь из носу.

Мальчик вздрогнул от такого сочетания — мать и кровь.

— Ты бы встал, взял ведро, мотыгу... Эх ты, лодырь! — она глухо рассмеялась.

Когда она кончит! Сказала бы, если что знает...

— Что за воду вы пили! Сколько пьявок я убила! Жирных, блестящих.

Сколько раз чистила родник мать, а эта раз в год чистит, а разговоров!

— Как мы только выжили! Эти пьявки, не приведи господь, могут присосаться, влезть под кожу и дойти до сердца. Тогда человек погибнет!

Что же это она, он же спешит!

— Может, вы знаете, что о ягнeнкe? — жалобно спросил мальчик.

— Мать ничего не сказала? — Мсыгуда подставила ухо, словно боялась не расслышать ответа.

— Ничего. А что она должна была сказать?

— Куда он мог деться. Наверно, мать знает, — опять она слов но прислушалась к чему-то, — я просила ее продать ягненка.

— Мы его не продаем.

— Ты-то не продаешь, но... — губы, синие, дрогнули в улыбке, словно услышала смешное.

— А что, она продала?

— Нет, нет, я ничего не знаю, — холодно ответила Мсыгуда.

— Знаешь, — погасшим голосом сказал мальчик.

— Что я знаю! — опять засмеялась Мсыгуда. — Посиди, я хочу тебе что-то сказать.

— ...?

— Посиди, посиди.

Мальчик нехотя присел на табуретку, готовый в любую минуту вскочить.

Она, видно, что-то знает. Может сказать, а может и не сказать... Просто хочет его разговорить, чтобы было о чем толковать в своих бесконечных сплетнях.

— Лучше выслушай. Я тебе расскажу о чуде и ты все забудешь, — продолжала она.

— Правду скажешь?

— Клянусь своими покойными.

У мальчика упало сердце: он знал, что Мсыгуда так клянется по любому поводу.

— ...Слушай, родился ребенок, а когда его, выкупав, положи ли в люльку, он заговорил. Клянусь всевышним! Оказывается, он сказал: «Если на этой неделе не будет дождя, война протянется еще 5 лет». Все, что там были, упали на колени, просили у бога помощи. «Если на этой неделе пойдет дождь, война кончится весной, когда пробьются подснежники, — сказал еще ребенок. — Пой дите и принесите подснежники этой весны, один — с запада, другой — с востока, третий — с севера, четвертый — с юга». Они сделали так. Подснежники, принесенные с запада, севера и юга уже совсем увяли, а с восточной стороны — еле живые, слабенькие, уродливые. «Значит, между этими веснами война будет такой жестокой, что мало кто выживет, а большинство уцелевших будет искалечено», — сказал ребенок. Горе, горе, что ждет бедных мальчиков! Несчастные они, несчастны и родившие их. Чтоб разорвало женщин, плачущих, что у них нет детей! Слава господу, у меня нет никого!

Мальчик с досадой встал.

— Оказывается, сейчас забирают на фронт и пожилых, — сердито сказал он. («Не думай, что последнее слово всегда за тобой!»)

— Кто тебе сказал, негодник!? — Мсыгуда растерялась от неожиданности.

— Мать говорила. Она жалела, что единственного мужчину в нашем селе — вашего мужа — могут забрать.