А. Аншба - Абхазские рассказы

...Луна высоко стояла в небе. Лошадь Хабыджа перестала щипать траву и, вздрагивая от ночной свежести, замерла на месте.

Выспавшаяся собака вышла из пацхи во двор, и только маленький щенок жалобно попискивал под кроватью — больше ничто не нарушало светлой тишины ночи.

Петухи успели прокричать один раз, когда Хикур внезапно проснулась.

Она вскрикнула, ужаснувшись тому, что увидела. Почтенный родственник Хикур, Хабыдж, сидел на ее кровати без верхней одежды.

— Что ты задумал? — дрожащим голосом спросила она и, кутаясь в одеяло, взмолилась:

— Пожалей, пожалей меня!

— Тише... — прошептал Хабыдж, — детей разбудишь...

И зажал ей рот своей сильной ладонью.

— Не смей, не трогай меня, — задыхаясь, умоляла женщина.

— Да что ты, что? — слышался среди ночи сладенький и противный шепот Хабыджа. — Неужели никто на свете тебе не люб? Да ты, видно, не узнаешь меня? Это ж я, твой Хабыдж! — сюсюкал Хабыдж и просунул руку под одеяло.

Но Хикур закуталась плотней и, прижавшись к стене, оттолкнула Хабыджа.

Хабыдж рывком сдернул с нее одеяло и с силой привлек к себе обеспамятевшую женщину. Ничто не помогло: ни слезы, ни сопротивление, ни мольбы, ни угрозы. Когда же голодный волк щадит свою жертву? В слезах и отчаянии провела Хикур остаток ночи...

Больше года минуло. Хабыдж часто навещал дом Хикур, и соседи не находили в его посещениях ничего дурного: они хвалили Хабыджа за pодственнную его заботу о бедной вдове.

Было раннее утро, когда Хикур, взвалив на плечо мешок с кукурузой, отправилась на мельницу. Мельник обещал ей к вечеру смолоть кукурузу. Хикур торопилась вернуться, пока не проснулись дети. Между ее домом и мельницей, в большом густом лесу, тянулась широкая дорога, — Хикур заметила на ней двух всадников. Они быстро приближались. В одном Хикур узнала Хабыджа, другой был ей незнаком.

— Доброе утро, Хикур! Откуда это ты в такую рань? — Xaбыдж остановил лошадь.

Спутник Хабыджа тоже придержал коня.

Хикур ответила, что возвращается с мельницы, и хотела было пройти стороной — она была босиком и чувствовала себя неловко перед мужчинами. Но Хабыдж быстро спрыгнул с лошади. Вслед за ним спешился и его спутник, которого звали Хаудом. Хабыдж отдал ему поводья своей лошади, а сам, взяв Хикур под руку, пошел с нею вперед и всю дорогу до дома, склонив голову к ее уху, нашептывал ей тайные и темные речи.

Хауд, шагая позади, вел за собой лошадей и не спускал с Хикур глаз.

Когда все трое вошли в дом, Хабыдж с подчеркнутой значительностью сказал Хауду:

— Садитесь, пожалуйста!

Хикур переменила платье на лучшее, надела ботинки и взялась за хлопоты по хозяйству. Но все валилось из ее рук. Она принимала Хауда в своем доме, как и подобает принимать гостя, и делала вид, что не знает, зачем он пришел. А она догадывалась, зачем он пришел. Хабыдж ограничился намеками, обещая попозже рассказать подробнее. Но и того, что он сказал, оказалось достаточно, чтобы свет ей стал не мил. Хабыдж пялил свои наглые светлые глаза то на Хикур, то на Хауда, как бы связывая их друг с другом своим взглядом. Но Хикур ни разу не подняла глаз на гостя; не глядя, она чувствовала, как он неотрывно следит за каждым ее движением.

— Выйдем-ка, Хикур, мне нужно наедине поговорить с тобой, — вдруг бесцеремонно заявил Хабыдж.

Хикур c опущенной головой покорно последовала за ним во двор. Они подошли к забору, и Хауд видел из окна, как Хикур вытирала слезы кончиком своего платка, в то время как Хабыдж, нетерпеливо топчась на месте, в чем-то настойчиво убеждал ее.

Они разговаривали не меньше часа. Когда они вернулись молча она села в свой угол.

Хабыдж опустился на стул рядом с Хаудом. Наступила тишина.

— Пойдем! — сказал наконец Хабыдж.

Гости вышли во двор и вскочили на лошадей.

Поздний вечер. У калитки Хикур давно уже мычит корова, просясь домой, в свое стойло, но никто не впускает ее. Только маленький теленок подбежал к забору, и корова, протиснув голову между перекладинами, принялась лизать его своим шершавым языком, издавая по временам звуки, похожие на приглушенный стон. Кто впустит ее? Кто облегчит вымя, набухшее молоком? Не слышит хозяйка зова своей единственной кормилицы. Весь вечер проплакала Хикур, и мир казался ей чернее ночи. Вот так же украдкой, таясь от людей, убивалась она, оплакивая своего покойного мужа (4). Сестра и золовка хлопотали около нее, но Хикур была безутешна.

— Тише! Кто-то идет! — воскликнула золовка.

Она выбежала во двор и тотчас же в испуге вернулась.