А. Аншба - Абхазские рассказы

«Ну конечно, ты член общества, раз сам себя так называешь.

Вот народ и поджидал твоего прихода. Как же было без такого важного члена общества начать обсуждение важных дел?» — продолжал он издеваться над своим соседом.

Этого Дзадзала уж не мог вынести. Долго он сносил насмешки Кимпала, но есть же предел всякому терпению. Ведь и камень лопается, если его накалить сверх всякой меры! И вот слово за слово — и соседи горячо заспорили.

Наконец, побагровев до ушей от злости, Киапач выпалил: «Да как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном?! Было бы кому нос задирать, а то у тебя и бурки-то порядочной нет, ведь бурка-то твоя — красная!» Тут надо пояснить, что назвать чью-нибудь бурку красной почиталось у горцев величайшей обидой для ее владельца.

Немудрено, что Дзадзала потерял последнее самообладание: «Послушай, ты, бессовестный человек, если ты вообще человек, а не что-либо другое. Мы с тобой соседи, живем двор ко двору.

Почему же ты оскорбляешь меня? Иль ты начисто забыл, как клянчил у меня старые брюки? Ну ладно, бог с ними, с брюками, но неужели ты мог забыть свою старую шубу? Совести у тебя, надо прямо сказать, и на ломаный грош нету!» И вот что-то сломилось в душе Кимпала. До сих пор он все хорохорился и на каждое слово соседа отвечал десятью, одно другого запальчивей и язвительней. Но как только Дзадзала упомянул о старой шубе, спесивый человек, который, разбогатев, никому не давал спуску и не терпел, чтобы кто бы то ни было ему перечил, — этот надменный богач вдруг обмяк. В его памяти встало нищее, неприкаянное прошлое — как будто сегодня, сейчас выпрашивал он у Дзадзалы поношенные брюки, как будто сегодня, сейчас он рваную, замызганную шубу. Слова Дзадзалы, как молот кузнеца Патуха, стучали в его голове. Заносчивый Кимпал онемел.

«Бессовестный, выходит, я человек, — ругательски ругал он себя в душе, повторяя слова Дзадзалы, — ни на грош во мне, видать, совести нет!» Присутствующие, чтобы замять неловкое положение, стали разговаривать о разных делах, и разгоревшийся было яростный спор между соседями потух, как костер, в который перестали подбрасывать хворост. Благо Киапач не ответил Дзадзале на последние, самые, казалось бы, обидные слова...

Тут пришел мельник со второй вязанкой дров, которую он, как и первую, сбросил у дверей. Он был чем-то явно расстроен и ругался на чем свет стоит.

— Подумать только, какой-то криворотый Чипа осмелился мне сказать: «Ах, ты несчастный мельник!» А сам-то, сам совсем недавно был простым батраком.

— А за что он на тебя накинулся? — спросил рыжебородый, и остальные посмотрели на Шиакира, как бы молчаливо спрашивая его о том же.

— За что? А разве я знаю, за что? Занесся Чипа, жадиной стал в последнее время. Оказывается, я на его делянке дрова рубил, он и набросился на меня, как цепная собака.

— Вот и мы только что говорили о том же, — подхватил рыжебородый, — чуть кто хоть малость встанет на ноги, как уже начинает зазнаваться, забывает простых людей, с которыми прожил всю жизнь. Недаром говорит народная шутка, что смуглый, блестящий каштан, как только вышел из колючей, невзрачной кожуры, посмотрел на нее презрительно и сказал: «Фи, неужто я из нее вылупился?» Так и люди: чуть оперятся — нос кверху, и сам черт им не брат.

— Да брось ты об этом, — вмешался один из собеседников, ви— димо самый нетерпеливый и сильней других заинтересовавшийся историей Кимпала. — Доскажи нам наконец о старой шубе Киапача, а то мы так и не узнаем, что в ней достопримечательного.

— Да я же как будто кончил о ней рассказывать. А впрочем, ты прав, не совсем. Ну вот, значит, Киапач сидел, низко опустив голову на грудь, глубоко задумавшись. По всему видно было, что слова Дзадзалы задели его за живое. Некоторые на сходе шептались, что Дзадзале не сойдут с рук дерзкие слова и что Кимпал крепко отомстит ему за обиду.

А на самом деле все произошло совсем по-иному. Вечером, как только кончился сход и Киапач вернулся домой, он сразу же зашел в чулан, открыл стоявший там пыльный старый сундук и, порывшись в разной рвани, вытащил за воротник свою забытую шубу. Он повернул ее и так и сяк, рассмотрел как следует со всех сторон да и повесил на вбитый в стену крепкий колышек. Потом вышел из дому и прямиком направился во двор Дзадзалы.

Дзадзала и его жена изумились, увидев Киапача у порога своего дома. Еще больше удивилась бы жена Дзадзалы, если бы знала, что ее муж основательно поругался с соседом на сходе, но так или иначе она знала, что Киапач, став богачом, очень редко заглядывал к простым людям.