Елена Кирога - У каждой улицы своя жизнь

— Устали?

Он стоял возле нее. И видел безграничную девичью нежность в ее глазах.

— Нет. .

Он отходил от нее и вновь принимался расхаживать по комнате.

"В тот раз я сидела на стуле, а ты чуть ниже, в кресле, спиной к окну. С приходом весны ты не включал электрический свет, потому что дни стали длиннее".

Время занятий кончалось, но они продолжали вести размеренную беседу. Он расспрашивал ее о чем-нибудь, или же они сидели молча. В такие минуты ей было покойно, и вместе с тем она испытывала восторг. Когда она потом выходила на улицу, у нее в ушах еще долго звучал его голос, а в голове вертелись его слова. Она не задавалась вопросом: "Любит ли он меня?" Так как знала, что это невозможно, он был слишком недосягаем... Но знала также, что ему нелегко не обращать на нее внимания.

"Боже мой, какая я лицемерка!" — думала она, потому что, выходя из его комнаты, норовила встретиться с доньей Анитой, чтобы улыбнуться ей, прикидываясь девочкой и тем самым оправдывая себя.

— Дон Вентура очень любит тебя. Он мог иметь дочь твоего возраста.

Однажды Вентура, диктуя ей, склонился над машинкой, чтобы проверить, так ли она напечатала, а она в ту же минуту подняла голову вверх и коснулась его своими волосами. Он замер. И какой-то миг не шевелился, касаясь ее волос губами, но не смотрел на нее. "Он не читает.

Пусть не делает вид, что читает".

Когда она стала собирать свои вещи перед уходом, он спросил ее:

— Вы идете домой?

— Да.

— Я провожу вас. Пойдемте вместе.

Она хотела сказать: "А как же донья Анита..." Они вышли вместе. Донья Анита улыбнулась по-матерински.

— Правильно. Надо немного размяться. Весь день взаперти...

Они направились совершенно молча вниз по улице Прадо к троллейбусу. Ему не нашлось свободного места, и он ехал стоя, слегка покачиваясь, когда троллейбус тормозил. Сошли вместе на площади Орьенте и направились по улице Байлен к Виадуку. Она сморозила глупость, сказав:

— Отсюда кончали жизнь самоубийством.

Вентура склонился над балюстрадой, заглядывая вниз. Там виднелись трамвайные рельсы, глубокая улица, безропотно состарившиеся в котловане деревья и крутые, неровные лесенки.

Они перешли через Виадук, оставляя по правую руку Семинарию, квартал Эстремадуры, имевший вид урбанизированного села — села-сателлита для рабочих. И ровное пространство земли медового цвета... Которое потом им суждено было увидеть из дома. Но ничто не подсказало им тогда, что этот вид будет открываться им всю жизнь и что ей придется когда-нибудь увидеть его из окна комнаты, в которой будет лежать мертвый Вентура.

— Я много раз приходила сюда одна и простаивала часами.

И неожиданно для себя стала рассказывать ему о своих уединенных прогулках:

— Я бродила... бродила по ним... Поглощая, как черешню. Одну улицу за другой. Мне казалось, что однажды мне должно было что-то встретиться, что меня ждало какое-то чудо...

Разговор прекратился.

"Мне не хотелось бы, чтобы он провожал меня до самых дверей. Зачем вмешивать в это дядю и тетю?"

— Завтра я приготовлю вам рукопись, но меня дома не будет. Завтра я не смогу.

(Ты не солгал мне. Не сказал: "У меня дела", а просто: "Не смогу". Но я знала, что в действительности нам становится все невозможнее с каждым днем встречаться по-прежнему и преодолевать это взаимное притяжение. "А что, если мне прекратить брать у него частные уроки..." Однако я не могла лишиться их. Я была еще слишком молода, чтобы отречься от тебя или даже подумать, что ты мог бы с радостью принять этот мой отказ.

В течение получаса я не садилась за работу, а ходила по комнате, разглядывая все не столько из любопытства, сколько из желания приобщиться хотя бы немного к твоей жизни. Я смотрела на твою кровать, умывальник — впервые заглянув за ширму и увидев там в зеркале отражение своего пылающего лица, — на твои книги. Мне хотелось расплакаться. Если бы ты вошел в ту минуту. . Ты наверняка бы все понял. Я чувствовала себя такой смущенной и униженной, словно ты разглядывал на свет мои ребра, мои выпирающие кости, мои девичьи груди, мои тощие ноги, не соприкасающиеся наверху друг с другом. Пусть это было глупо с моей стороны, но я уже не смогла бы вести себя по-прежнему и быть такой, как раньше... Я села за машинку. Перепечатывала твои слова, не вникая в их смысл, чисто механически. Мною владели чувства, а не мысли. Что будет завтра? Занятия... Будешь ли ты искать повод, чтобы прервать их?

Ты печатал на машинке, когда я вошла. Взглянул на меня совершенно спокойно. Добрый вечер, Пресенсия. Как я могла думать, что ты был смущен, что тебя влекло ко мне, что я тебя чем-то притягивала? Как могла поверить в то, что твое стремление проникнуть в мои мысли было чем-то иным, нежели обычным проявлением интереса к любому человеку? "Очевидно, он меня изучает для своих будущих исследований. Как подопытного кролика". Я зло иронизировала над собой, и это помогло мне сохранить холодность. Ты держал исписанный листок в руке. Ты всегда заранее готовился к нашим занятиям и делал кое-какие наброски. Как раз этим ты и занимался, когда я вошла. Ты дважды повторил: Вы еще совсем девочка... Такое дитя, как вы... И во мне поднялось невыразимое негодование.