Елена Кирога - У каждой улицы своя жизнь

— А ты знаешь, что это не так?

— Еще одна сторонница нашлась. Чем он вас заворожил?

Кровь прилила к щекам Пресенсии. Она негодовала:

— Ну уж нет, — ответила она, — нечего делать из меня дурочку. Я не верю всем этим россказням.

Раскаркались, как вороны... Считаете ложью то, что еще вчера...

— Пеке, не будь такой несносной. Одна из девушек поддержала ее:

— Пресенсия права.

— Да хватит вам. Не заводись так, дорогая. Пресенсия не собиралась плакать. Просто испытывала презрение и отвращение к ним, да еще интересовалась судьбой изгнанного профессора. И спросила его адрес у педеля.

— Вряд ли он теперь сюда вернется.

— Я должна вернуть ему кое-какие записи... Вооружившись адресом, она отправилась к нему, не зная еще, как объяснит свой приход.

Ее подгоняла мысль: "Я иду повидать его. Ей хотелось бы, чтобы он увидел, узнал, до какой степени его лекции... "Я в долгу у него. И обязана сказать ему об этом".

На сей раз она не просто брела по улицам абы куда, а шла с определенной целью.

"Я дернула за позолоченное кольцо звонка холодными, потными руками. Отозвались не сразу. Никто не спускался по лестнице. Дверь была мрачной, высокой, темно-зеленого цвета. Я дергала за кольцо, но звонка не слышала. Вероятно, дом был древним и уходил далеко вглубь. Я звонила все решительнее и решительнее, видя, что мне никто не открывал. Разве пути господни исповедимы? Наконец какая-то девушка отворила мне двери и впустила в дом.

— ...Да, он у себя. Подождите минутку, я узнаю, сможет ли он вас принять. Как вас представить?

— Студентка первого курса. По поводу занятий.

Едва войдя в дом, она сразу успокоилась. Дом был большой, фундаментальный и находился в квартале Херонимос. На дверях не висело никакой вывески, которая удостоверяла бы, что здесь был пансион.

— Проходите.

Она шла, прижимая к груди студенческую сумку. "Кто меня посылал сюда? Какая глупость!" Она мысленно готовилась к этой встрече, сто раз репетировала ее про себя с утра.

От комнаты Вентуры повеяло чем-то близким, целомудренным, потому что он был тут и уже шел навстречу. Просторная неприхотливая комната: никелированная кровать, столик; справа, за ширмой, скрывался умывальник с водопроводным краном, у окна плетеное кресло и придвинутый к стене стол, заваленный ворохом рукописей. Шкаф, книжные полки. Книги, сложенные штабелями на полу, поверх шкафа. Красные, вязанные крючком занавески.

Он узнал ее.

— Садитесь.

И пододвинул к ней плетеное кресло, а сам сел на стул. Он не выглядел ни печальным, ни расстроенным. И по-видимому, ни в ком не нуждался. Молчаливый, глубокомысленный человек, совсем не похожий на тех юношей, которые мнили себя мужчинами и самоутверждались с помощью тщеславного апломба, громких высказываний, кулаков и похотливых ухаживаний. Это был настоящий мужчина. Недосягаемый... Она не смогла ему сказать ничего из того, что заранее придумала. А произнесла первое, что пришло ей на ум:

— Частные уроки... Я очень отстала...

Он украдкой покосился на исписанные листки. Должно быть, собирался использовать свое свободное время — а времени у него сейчас было предостаточно — для своих сочинений. "Я ему мешаю". Он обернулся к ней:

— В какой час вам удобнее?

"Откуда я возьму деньги? Что скажу тете и дяде? У меня язык не повернется спросить, сколько я ему буду должна".

Так начались занятия. Пресенсия приходила к шести часам через день. Познакомилась с хозяйкой дома. Ее звали донья Анита. То была солидная сеньора, бездетная вдова, которая обожала Вентуру. Других постояльцев она не имела. "Он поручился за моего брата, и благодаря ему. ."

Иногда она разговаривала с девочкой. Донья Анита называла ее "девочкой", потому что Пресенсия, хоть ей и было двадцать лет, выглядела значительно моложе. Пресенсия непроизвольно пользовалась тем, что к ней относятся как к девочке. Исподволь разузнала, какое она имеет отношение к Вентуре. Донья Анита любила поговорить, а Пресенсия умела молча слушать.

— Возьми яблоко, девочка. Как сегодня прошли занятия?

Они разговаривали, стоя у двери. Как прошли занятия? Пресенсия не могла твердо ответить на этот вопрос. Знала только, что уходит, заполненная до предела. Она так никогда и не призналась Вентуре, о чем тогда мечтала.

Однажды она застала его за пишущей машинкой. Он печатал довольно прилично, но одним пальцем. И когда она вошла, даже не обернулся. Пресенсия постояла минутку в ожидании, решив, что он, вероятно, не заметил ее прихода. Как вдруг он сказал, кивнув подбородком в сторону кресла: