Ян Козак - Адам и Ева

Он смотрел на меня в упор. И я не отвел взгляда.

— Ничего еще не решено. Нужно подождать. Кусок большой, не всяк его сразу разжует. (И дернуло же меня проболтаться о своем разговоре с Ситаржем!)

Чтобы как-то подбодрить их, я, повернувшись к Гоудеку, задорно проговорил:

— А ты не вешай носа, ты и без того им чуть землю не роешь. Кто хочет звезды увидеть, тот должен голову высоко держать!

Сказано это было, признаться, не очень умно. Мне стало неловко, едва лишь слова сорвались с языка. Ведь адресовал я их пожилому, всегда молчаливому тугодуму. Трудяга, каких поискать. От зари до зари роется в саду и всегда находит, чем себя занять.

Шамал поднялся и отпихнул ногой ящик.

— Хороша инициатива трудящихся, ничего не скажешь! Болтовня одна. Валяй вкалывай, как паны велят. Не работа — дерьмо!

Отвернувшись, он возмущенно запыхтел. Остальные, тоже расстроившись, молча поднялись следом.

После обеда я пошел проверить, как продвигается летнее опрыскивание яблонь. Очень важно уничтожить вредителей вовремя, тут каждый час воздастся сторицей. И что же? Гонзик, вместо того чтоб приняться за дело, разлегся в траве. Насос и бачок опрыскивателя валяются под деревом, а мой любимец, обычно такой проворный и сообразительный, предается безделью. И это моя правая рука! Тот, кого я считал надежнейшим помощником. Толковый, ловкий парнишка ходил за мною неотступно, как тень. И чем милее он становился моему сердцу, тем больше я его гонял.

И вот теперь, заложив руки под голову, задрав кверху подбородок, он жевал стебелек и глазел в небо. Гонзик так глубоко и сосредоточенно над чем-то раздумывал, что даже не заметил, как я подошел.

— Не помочь ли тебе встать? — взорвался я. — И давай за работу! Чтоб дело было сделано!

Он вздрогнул. Поморгал заспанными глазками, потом лениво потянулся.

— Доделаю. Сегодня, завтра — какая разница?

— Да ты что? Головомойки захотелось? — загремел я.

Он приподнялся и дерзко ответил:

— Такая работа, товарищ начальник, мне не по нраву. Все одно и то же. Хоть лежишь, хоть бежишь. Да и бежать-то некуда.

И это говорит мне Гонзик!

— Оно и видно. Бывало, такой участок ты за один день обрабатывал. Ну-ка встань, перемени позу да пробегись. А там и поговорим. Шевелись!

Он неохотно поднялся. И так же нехотя, с независимым видом взял опрыскиватель.

Я его понимал. Хорошо, даже слишком хорошо понимал. В прошлом году, когда мы разрабатывали наш план, он был увлечен ничуть не меньше, чем я. Именно он больше всех интересовался, как продвигается в районе наше дело. От его восторженного взгляда, с каким он слушал меня или наблюдал за моей работой, мне становилось даже не по себе.

Так же лениво, как встал, Гонзик, склонив голову, теперь накачивал воздух в опрыскиватель.

— Я хочу тебе кое-что сказать, Гонзик. А ты намотай себе на ус. Если у тебя что не получается, если все осточертело и скверно на душе, это еще не причина для того, чтобы бросать дело на полдороге. Я тебя, дружок, ни в чем не обманул. Надеюсь, мы понимаем друг друга. Подождем еще, но не будем опускать руки.

Поглядев на меня, он как-то чересчур поспешно отвернулся. Я прямо чувствовал, как полыхают у него щеки. Потому и отвернулся, чтоб я не увидел.

Не произнеся больше ни слова, Гонзик взялся за работу.

Конечно, веселее на душе у меня от этого не стало. Как последний болван, я поделился своими неприятностями с Евой. И пожалел.

Ева всегда умела ладить с людьми и находила с ними общий язык. Когда мы разрабатывали наш проект — да и в других делах, — тому или иному из членов бригады случалось и оробеть, потерять уверенность в себе или же раскапризничаться, а то и разлениться или на дыбы встать. И тут Ева, пуская в ход прирожденное женское кокетство, справлялась с любым отступником куда вернее, чем я, полагавшийся только на строгость и дисциплину. (Кому охота слушать нотации? Никому, по себе знаю. А вот надо же — по-другому не умею!) А Еве достаточно лукаво прищурить глаза, весело рассмеяться или наморщить нос, запустить в нытика гнилым яблоком или стрельнуть вишневой косточкой — и все приходило в норму.

Но на этот раз она сама подлила масла в огонь.

— И ты еще удивляешься? — спросила она, выслушав меня. — Словно с луны свалился. Делаешь вид, будто тебе неизвестно, сколько таких Олдржихов (она с кровожадной миной выговорила это имя) и Паточек расселось по нашим конторам, где решаются важные дела. И путаются под ногами, когда тебе нужно пройти. Ведь сам чуть не на каждом шагу о них спотыкаешься. А тебе, видать, все еще мало? Да кому после этого работать захочется?