Джеймс Херлихи - Полуночный ковбой

Она повернулась лицом в южную сторону.

— В сущности, я и сама никогда не видела ее, разве что только с борта судна. Но вот что вы должны сделать… дайте мне подумать. Вы должны сесть на подземку, да, я уверена, на Седьмой авеню и доехать до конца линии. Хотя, впрочем, я не уверена. Лучше вы спросите кого-то еще и действуйте смелее, понимаете?

Джой был так тронут отношением женщины, что с трудом разбирал слова, но каждое из них, слетавшее с ее губ, казалось ему верхом совершенства.

— Ну до чего же вы красивая женщина, — сказал он, удивляясь самому себе.

Женщина быстро отпрянула от него, повернулась и так покраснела, что он сам смутился.

— О! — сказала она, пытаясь нахмуриться, но чувствовалось, что она не привыкла это делать. — Вам же совсем не нужна Статуя Свободы.

— Да, мэм, — сказал он. — Не нужна.

— Тогда почему же… о, это просто ужасно. Как вам только не стыдно?

Но лицо ее расплылось в улыбке, покрывшись сетью морщинок, и в яркой голубизне ее глаз он увидел неприкрытую симпатию к себе. Ее лицо, особенно эти потрясающие глаза, казалось, говорили: «Мы с вами удивительные люди, которые понимают всю красоту мира, скрытую от прочих, а теперь после столь приятной тайной встречи, мы должны расстаться».

Но вслух она просто пожелала ему счастливого пути. И ушла.

Он смотрел ей вслед, отметив, что ее стройные бедра живут словно сами по себе. Это ему понравилось. Но он почувствовал легкую спазму в желудке. Ему всегда нравилось смотреть вслед проходящим женщинам, обращая внимание, как они подчеркнуто покачивают попкой из стороны в сторону и в то же время так гордо держат голову, что ты начинаешь думать, как будто мысли их где-то за семь тысяч миль в Ледовитом океане и так же холодны и невозмутимы. Но сейчас ему было не до этих милых радостей; Джой Бак чувствовал слабость и жжение во всем теле; ему пришлось напрячь мышцы бедер, чтобы сохранить равновесие и со всей слой поджать пальцы ног.

— Симпатичная баба, — приглушив голос, вслух сказал он, глядя, как она идет по 37-й стрит. — И богатая к тому же, — добавил он, следуя за ней по другой стороне улицы и восхищаясь каждым ее шагом. — Жалко, что такую не купишь, — добавил он, видя, как она, повернув, поднялась по ступенькам большого кирпичного дома.

Он смотрел, как она открывала дверь. Он видел, как она вошла в дом. А затем он издал некий нечленораздельный звук, в котором была тоска, холодком тронувшая ему сердце: дверь закрылась.

Он присел на соседнюю скамейку и, продолжая наблюдать за зданием, пытался понять, в чем смысл доставшихся ему новых страданий. В темных окнах бельэтажа внезапно бесшумно вспыхнул свет. Он был янтарного оттенка, теплым, как плоть, но Джой не мог понять, почему ему так больно смотреть на него. Он понимал только, что время сумерек кончилось и пора хорошенько выпить.

Он заставил себя встать на ноги и снялся с места. И очень скоро наткнулся на другой тип богатой леди.

Эта вторая дама прогуливала белого французского пуделя по Лексингтон-авеню в районе 39-х улиц. Джой наткнулся на нее, когда она любовалась желтыми соцветиями в окне цветочного магазина.

Пудель был таким крошечным, что смахивал на игрушку, но хозяйка его отличалась внушительными размерами. Она была похожа на кинозвезду, крах карьеры которой наступил из-за неумеренного обжорства. Жгучая брюнетка, она носила накладные ресницы длиной в три четверти дюйма, а на лице и ногтях был наложен густой слой краски. Многочисленные украшения придавали ей вид марионетки, которой управляет рука кукловода: кто это там у нее внутри, думаете вы, глядя на маленькие зеленые глазки крупной куклы, уставившейся на вас.

Пока она изучала бутоны, Джой пристроился рядом и настойчиво уставился на розы, пока не понял, что она обратила внимание на его присутствие.

— Идем, Беби, — с наигранным оживлением сказала она, обращаясь к собачке, которая крутилась под ногами. — Не серди мамочку. Идем же, сладкая моя.

Джой прижимал к сердцу свой стетсон.

— Прошу прощения, мэм, — сказал он. — Я в вашем городе как с неба свалился, только что приехал из Хьюстона, Техас, и надеюсь, что мне удастся взглянуть на Статую Свободы.

Недоверчиво приоткрыв рот и приподняв брови, женщина окинула его недоверчивым взглядом.

— Вы надеетесь взглянуть на ч т о?

— На Статую Свободы, — сказал он, улыбаясь и щурясь, словно его слепило сияние луны. Точнее, он слегка скривил губы, будто стараясь скрыть непроизвольную улыбку, что не могло не вызвать к нему определенного интереса.