Джеймс Херлихи - Полуночный ковбой

Она издала звук в трубку и закончила разговор, изображая детское сюсюканье.

— Нет, нет, тебе достанется только разок ! Я тоже ужасно люблю тебя.

Повесив трубку, она обратила полное и безраздельное внимание на Джоя.

Последовавшие события происходили в трех комнатах, и свидетелем большинства из них был маленький пудель. Начав у стола, они переместились к столику для коктейлей и к пуфику. Затем, когда они оказались у мойки на кухне, пудель потерял к ним интерес и покинул помещение. Через несколько минут Джой и леди перебрались в спальню. Обнаружив, что кровать уже занята собакой, они разместились на полу.

Скоро они уснули прямо на пушистом белом ковре, и, пока они дремали, сгустились сумерки.

Джой проснулся от странного ощущения: ему показалось, что пудель лижет ему пятки. Он осторожно отдернул ногу. Тут же он почувствовал, что его схватила за лодыжку чья-то рука. Он открыл глаза и увидел, что его покусывает за щиколотку сама леди. Присев, он потянулся к ней, но она игриво отпрянула от него и голая выскочила на террасу. Восхищаясь ее размерами, он последовал за ней, с удовольствием обнаружив, что был занят делом в пентхаусе, особняке на крыше. Он погонял ее по террасе, пока наконец она, едва переводя дыхание, не позволила ему притиснуть себя к перилам, которые предохраняли от падения с пятнадцатого этажа.

— Т-с-с! — сказала она, глядя вниз и прижимая палец к губам. — Звезда взошла, и яркий свет, тот первый свет — вот что хочу, вот что хотела бы всю жизнь видеть над собой; о, вот она! — Она перегнулась через перила, прижавшись к ним животом и всем видом приглашая Джоя примкнуть к ней сзади.

— О-о-о, — протяжно простонала она, — я так боюсь, я так боюсь высоты.

В каждой руке Джоя лежало по ее ягодице, и Джой искренне наслаждался их полновесностью.

— Ну, от себя-то я тебя не отпущу, — сказал он, решительно приступая к делу, которого ждала от него леди.

— О, господи! — вскричала она. — Что ты делаешь, ведь это же просто ужасно, я никогда и не слышала о таком… — И тут она замолчала.

Долгим взглядом с севера на юг Джой обвел огромный остров Манхеттен, а затем увидел себя — на крыше одного из его небоскребов, голым под звездами, слившегося с женщиной, — и испытал глубочайшее потрясение. Он увидел себя словно в двух ипостасях, одна из которых представляла то, о чем он всегда мечтал, и на этой террасе, и в ту ночь они существовали словно отдельно друг от друга — и вот наконец они слились. Он застыл на несколько секунд, чтобы продлить это ощущение чуда, и глаза его наполнились слезами. Он испытывал момент подлинного счастья.

Но леди нетерпеливо дернулась, давая ему понять, что следует уделить внимание самому главному делу.

Первое предположение Джоя относительно состояния Кэсс Трехьюн опрометчиво исходило из двух факторов: из изящества и хрупкости ее собачки, на содержание которой надо было ухлопывать кучу денег и из-за обилия фальшивых камней на ее запястьях, которые он ошибочно принимал за алмазы. Ошибочность оценки усугублялась еще одним неправильным заключением: у того, кто обитает в пентхаузе, денег должно быть больше, чем у архиепископа.

Тем временем, когда минуло половина одиннадцатого, и Кэсс готовилась к своему полуночному свиданию с мистером Нидлменом, Джой советовался со своим отражением в зеркале у кровати в спальне.

— Слышь, Кэсс, — начал вслух репетировать он, — я хотел бы тебе сказать, что сегодня у меня самый лучший вечер в жизни! Провалиться мне, если это не так. Так что ни о каких делах не может быть и речи, ха-ха.

Прикинув, что такое начало может произвести довольно убогое впечатление, он пошел по другому пути.

— Эй! Ну, ты и классная штучка! — Опершись обеими руками на туалетный столик, он внимательно рассматривал свое отражение в зеркале. — Ты можешь подкинуть мне двадцатку? «О, КОНЕЧНО, беби! — сказал голосок у него в голове. — Бери пятьдесят. Хотя, видит Бог, ты достоин и сотни».

Облизав губы, он послал воздушный поцелуй самому себе в зеркале и снова улыбнулся.

Кэсс на цыпочках вышла из ванной — в полном макияже, но все еще голая. Почему-то застеснявшись, она закуталась в полотенце.

— Не смотри, — сказала она.

— Слышь, Кэсс, — сказал ковбой. — Я, м-м-м… ей богу, мне жутко понравилось вечером.

— Мне тоже, любовничек, — раздался голос из-за двери гардероба.

— Честное слово, никогда в жизни так не было!

К нему приблизилась башня цвета слоновой кости, украшенная россыпью черного стекляруса. — Застегни-ка эту «молнию», техасец.